Особенно,... 
67 
— Начните завтра, — вздохнула Дромас, укладывая обе руки ладонями книзу на колени.
Традиционно молодоженам выделяли помещение и предоставляли месяц, свободный от работ и всяческих общественных обязанностей.
— А почему месяц? — спросила Маара, вполне сознавая, что убивает мечту Кайры о месяце сладкой любви. — Ведь семя может достичь яйца лишь в течение недели в середине месячного цикла.
— Да, Кайра, неделя лучше, — подхватил Юба. — А если не получится с первого раза, можем повторить еще раз, позже. — Он тут же добавил, чтобы сгладить впечатление и смягчить гневно вспыхнувшую молодую женщину: — Знаешь, у меня столько дел, что отлучиться на месяц совершенно невозможно.
— С-сука ты! — шипела разъяренная Кайра Мааре, когда все расходились. — Сука, сука, сука, сука…
— Да брось ты! Не я, так кто-нибудь другой сказал бы то же самое, это ведь все знают.
— Но сказала-то ты! Сука, сука, сука…
Неделя любви — эти слова выпархивали из ротиков болтушек во дворе — началась сразу после серьезного разговора на собрании общины. А болтали много, ибо влюбленность, любовь — понятия давно умершие, живущие лишь в сказках да историях. Половые связи временные и даже постоянные — другое дело, но даже само слово «любовники» вышло из употребления. Партнеры — и только. Ничье сердце не разбивало сообщение партнера, что он (она) хотел бы (хотела бы) «перепихнуться» с кем-то еще. Во дворе целый день не стихала болтовня, обсуждались темы общие и самые интимные, предпочтения и антипатии, обсуждались особенности сложения, потребности — закрытых тем, пожалуй, не обнаружить. На высказывание типа: «Я после тебя займусь с этой (с этим)» — обычно следовал ответ: «Да и на здоровье». Как будто глубокие чувства — пожалуй, что вообще и всякие чувства — покинули этих женщин, как будто они заключили тайное соглашение ничего не желать, ни к чему не стремиться, не беспокоиться из-за этой странной штуки, из-за любви. А общаться только с женщинами — означает не знать страхов неудачной беременности, выкидыша, смерти младенца. Можно не задумываться о том, что ты бесплодна.
Однако когда рабыня с огородов родила ребенка и принесла его показать, сбежались все женщины двора, каждая стремилась подержать младенца, погладить, поцеловать, и разговоры об этом событии не утихали целую неделю.
В течение недели, которую Юба провел с Кайрой, Дромас по просьбе Кандас общалась с Маарой. Дромас — хранительница памяти, она запомнила каждое слово из изложенного Маарой, а теперь рассказывала ей то, что знала сама об истории Ифрика, прежде всего — Хадрона. Конечно, Дромас понимала, что таким образом ее хотят отвлечь от мыслей о муже, проводящем время в обществе молодой красавицы, и иногда вдруг замолкала, поднося руку к голове, поглаживая седеющие волосы, как будто упорядочивая беспокойные мысли.
Тогда Маара обращалась к ней с тихим вопросом:
— А дальше?
Долгая история Хадрона изобиловала событиями.
— На протяжении сотен лет… — повторила Дромас, и Маара облегченно вздохнула:
— Хорошо хоть, не тысяч.
Но Дромас, казалось, не поняла ее шутку. «Странно, — подумала Маара, — такая невежда, как я, спокойно воспринимает понятие "тысяча лет", а хранительница памяти как будто не слышит этих "тысяч", когда я их упоминаю».
История Хадрона началась с завоевания этой страны. Правившие ею махонди потерпели поражение. Победители выстроили в центре равнины комплекс из двадцати пяти башен, от которых на все четыре стороны убегали широкие прямые шоссе. Башни предназначались для проживания и деятельности правителей, законодателей, управляющих. Они, однако, под разными предлогами удалялись на денек или на недельку в служебную командировку, откуда всякими правдами и неправдами сбегали к себе в регионы. Тогда приняли закон, согласно которому все, включая главное лицо государства, обязаны были проживать в башнях, вокруг которых тем временем вырастали хаотические скопления бесформенных лачуг, сараев, навесов, палаток из жести, фанеры, досок, тряпья, глины, грязи. Четырьмя большими дорогами почти никто не пользовался, между поселениями-спутниками и сквозь них вились тропки, дорожки, проселки. Дикие выселки вскоре срослись, окружили центральные кварталы кольцом, широким поясом, город рос — преимущественно к востоку, ибо там с водой дело обстояло проще; временные постройки сменялись постоянными из камня и кирпича, дома окружали сады и цветники. Начальство, оставив башни, понастроило себе особняков. Через пятьдесят лет башни, задуманные как монумент мощи и достоинства, доминирующий над пустынной окрестностью, превратились в мрачный заброшенный остров, в котором эпизодически обитали лишь всякого рода беглецы и преступники, да люди, подыскивающие себе жилище. Этот каменный бастион превратился в пример неудачного градостроительного решения; из других стран приезжали специалисты, чтобы убедиться воочию, как не надо строить города.
67 
