51 
Но было тяжело, чертовски тяжело смириться с мыслью о том, что его жена полюбила кого-то другого. Когда Говард встретился с этим человеком лицом к лицу, ему понадобилось все его самообладание, чтобы соблюсти хотя бы формальную вежливость. Боже, как ему хотелось расквасить ему физиономию, и он с удовольствием сделал бы это, несмотря на всё сетования матери по поводу его здоровья.
Говард чувствовал, что Прайс побаивается его. Не то чтобы всерьез боится, а просто не знает, чего от него можно ожидать. Беднягу, вероятно, беспокоила не столько возможность физического насилия, сколько перспектива публичного скандала. Но Говард знал, что Конни никогда не простила бы ему подобного поступка.
Все дело было в том, что Говарду, как бы это глупо ни выглядело, хотелось сохранить с ней хорошие отношения. Именно потому, получив аванс за книгу, он, вместо того чтобы отдать одолженные ему родителями деньги, снял этот дом, желая сохранять возможность поддерживать контакты с Конни. У Говарда до сих пор теплилась дурацкая надежда на то, что он заставит ее пожалеть о случившемся, даже, может быть, ревновать, а для этого она должна была знать, что он хотя бы еще жив.
Губы Говарда скривились. Еще жив! Именно потому, что Конни не знала о том, что он жив, он не потерял жену. Если бы только Леонард позволил ему связаться с ней, если бы только поверил ему тогда. Но Банга слишком сильно пострадал в жизни именно потому, что слишком доверялся другим людям. Даже своим собственным родственникам. Когда генерал Алланг сверг дядю нового президента, вернее, когда он ликвидировал его, тетка Леонарда выторговала пост в правительстве для своего сына, предав при этом племянника.
Но какое теперь это имело значение. Бесцельно бродя по модернизированному викторианскому дому с видом на кафедральный собор, Говард вновь и вновь признавался себе в том, что своим поведением Конни поставила его в тупик. В то утро он явился к ней с самыми благими намерениями, но вместо того, чтобы заключить с ней мир, окончательно потерял всякое уважение к самому себе.
У него вырвался болезненный стон. Почему она это сделала? Зачем показала, как все могло бы быть, чтобы тут же отобрать обратно? Вряд ли это произошло из-за ее непреодолимого желания переспать с кем-нибудь, хотя Говард мог бы поклясться в том, что Прайс даже не прикоснулся к ней. Может быть, это было наивно, но в ней чувствовалось что-то нетронутое, как бы ни пыталась Конни продемонстрировать свою сексуальную свободу. На его взгляд, она нервничала не меньше него самого, хотя и с меньшими на то основаниями.
Говард нахмурился. То, что Адам не прикоснулся к ней, было вполне возможным. Или же он просто выдает желаемое за действительное? Из слов матери у него создалось впечатление, что преподобный Адам Прайс был типичным консервативным священником. Ханжа, отозвалась о нем мать с гримасой неудовольствия после того, как Говард сказал родителям о том, что они с Конни решили расстаться, и это определение начинало нравиться ему все больше и больше. Однако, что бы ни ожидало Говарда впереди, приятно было верить в то, что Конни не предала его в прошлом.
Но даже если это и так, то теперь все изменилось. Мысль о том, чтобы привезти ее сюда, продемонстрировать эти комфортабельно обставленные, занимающие весь второй этаж апартаменты, потеряла всякую привлекательность. Теперь Говарду не хотелось видеть ее здесь, не хотелось, чтобы образ Конни преследовал его во сне и наяву. Кроме того, разве можно быть уверенным в том, что он удержится и вновь не коснется ее? Пока он считал себя, способным противиться искушению или, по крайней мере, стремился к этому, — впереди виделась цель показать Конни, что она потеряла. Теперь же Говард способен был думать лишь о том, что потерял он, и единственным разумным выходом было покинуть это место и забраться как можно дальше. И все же…
Тяжело вздохнув, Говард присел на широкий подоконник. Способен ли он на это? Сможет ли смириться с перспективой никогда больше не видеть ее? Или никогда больше не побывать с ней в одной постели? Какую бы привязанность ни выказывала она к Прайсу, готов ли он сдаться без борьбы?
Но ты ей не нужен, издевательски говорил ему внутренний голос. Единственной причиной, по которой она допустила тебя до себя, было доказать тебе и себе тоже, что все страхи насчет импотенции были беспочвенны. Конни не хотела мучиться угрызениями совести и сделала все возможное, чтобы загладить вину, и этим поступком лишила его единственной возможности сохранить ее привязанность.
51 
