50 
Демелса тоже порадовалась этой новости. Если Джерард продаст живописные полотна, он сможет завести себе хороших лошадей, вдоволь развлекаться с друзьями в Лондоне и, вероятно, выдаст ей хоть небольшую сумму на самый необходимый ремонт в доме.
Однако она прекрасно понимала, что никакое улучшение их имущественного положения никак не изменит ее отношений с графом Треварноном.
Демелса отдавала себе отчет в своем чувстве, знала, что всю оставшуюся жизнь будет сожалеть о том, что отказалась от этой любви.
Но она заставила свое сердце молчать.
Поднимаясь со скамьи, Демелса сорвала ветку жимолости, чтобы сохранить ее в память об этих волнующих мгновениях своей жизни.
Она прижала цветок к губам.
Оглянувшись на лужайку, отделявшую беседку от дома, она никого не увидела.
Над садом повисла необыкновенная тишина, в которой отчетливо слышалось, как летают, шурша крыльями, летучие мыши.
— Прощай, моя единственная любовь, — в слезах прошептала она.
Глава 6
— Эти скачки оказались для вас на редкость удачными, милорд, — сказал Джерард графу Треварнону, который, мастерски лавируя, продвигался на своем фаэтоне сквозь сутолоку, царящую на дороге, забитой перед входом на скаковое поле другими экипажами.
Граф не ответил, и Джерард продолжал:
— Подумать только! Три приза, и среди них — Голд Кап! Какой спортсмен может мечтать о большем успехе?
В его голосе послышалась легкая зависть. Граф Треварнон постарался утешить приятеля:
— Но скачки, в которых выступал ваш жеребец, были захватывающими.
— Они были бы еще приятнее, если бы победил Файерберд, — возразил Джерард. — Кто же мог предвидеть, что обе лошади финишируют одновременно?
Помолчав, он добавил:
— Это ведь означает, что призовые деньги и все, что было поставлено на лошадей, делится пополам. А я ведь ставил на своего Файерберда.
— Несомненно, на будущий год вам повезет больше, Лэнгстон, — ободрил его граф Треварнон.
Он говорил рассеянно, почти машинально, словно все время думал о чем-то другом.
Граф не замечал, что друзья начали поглядывать на него с удивлением, когда его лошадь пришла к финишу, на полтора корпуса опередив соперника, не вызвав особой радости хозяина. Слишком уж равнодушно граф отнесся к этому бесспорному успеху. Такого с ним прежде не бывало.
А он и вправду не мог сосредоточиться на скачках, а потом на разговорах о них.
Он все раздумывал, неужели Демелса действительно намеревалась навсегда прекратить их знакомство, как решила в их последнюю встречу.
В пятницу граф Треварнон будто на крыльях летел домой со скачек, предвкушая новую встречу в беседке.
Рассчитывая, что свидание должно состояться после обеда, когда на сад опустятся сумерки, он стал настаивать, чтобы на стол подавали пораньше, чем изумил всех своих товарищей, знавших, что он, как это было принято, предпочитал не начинать обеда раньше семи часов вечера.
Однако в этот раз все сели за стол в шесть, а после обеда гости занялись карточной игрой, которой были заняты все, кроме графа Треварнона.
Сославшись на легкую головную боль, он сказал, что ему надо подышать свежим воздухом, и отправился в сад, не возбуждая ничьих подозрений.
Он долго сидел в беседке, то исполняясь надежды, то приходя в отчаяние, пока не понял, что Демелса действительно не придет.
Это заставило его не на шутку встревожиться.
Теперь у него наверняка не оставалось шансов проникнуть в потайные помещения. Понимая, что дальнейшее ожидание бесполезно, он вернулся в дом.
Лежа в постели без сна, граф тщетно придумывал способ снова встретиться с Демелсой.
Признать перед Джерардом или перед Нэтти их знакомство было бы невозможно. Вне всякого сомнения, девушка расценила бы подобный поступок как предательский и никогда бы его не простила.
Но что же еще можно было предпринять?
В пятницу на скачках он проглядел все глаза, но так И не нашел ее милое личико в многолюдье трибун.
» Если Демелса будет упорствовать в своем желании прятаться, ее придется искать не как Святой Грааль, а как иголку в стоге сена «, — горько пошутил про себя граф Треварнон. К завершающим дням состязаний число зрителей достигло рекордного количества. Люди вели себя все азартнее, делая рискованные ставки, и трибуны шумели и волновались во время каждого заезда.
— Что мне делать? Что делать? — снова и снова в отчаянии вопрошал себя граф Треварнон.
50 
