22 
Она действовала скорее на автопилоте, обняв мужа за шею и прижавшись к нему, попутно ощущая бедром давление его вставшего члена. В памяти закружились воспоминания: вот они смеются, обнимаются, и Линдсей чувствует себя любимой и окруженной заботой, занимаются любовью.
Его рука скользнула по ее бедру выше, к талии, замерев на груди, большой палец принялся поглаживать напрягшийся сосок. Линдсей удовлетворенно вздохнула, и Антониос перекатился, прижимая ее к матрасу. Руки его сдвинули ее ночную рубашку, одна ладонь скользнула между ног, и девушка застонала и приподняла бедра, словно приглашая его слиться с нею воедино, страстно желая вновь ощутить этот незабываемый восторг и ощущение целостности.
Антониос приподнялся на руках и уже был готов войти в нее, но тут сигнал тревоги в мозгу у обоих сработал в полную мощь. Линдсей открыла глаза и в упор посмотрела на мужа, увидев точно такое же выражение растерянности, какое наверняка застыло и на ее лице.
Со стоном Антониос отстранился от нее, перекатился на спину, закрыв глаза рукой. Линдсей осталась лежать с задранной до самой талии сорочкой и чувствуя, как настойчивое желание пульсирует в теле. Прерывисто вздохнув, она перекатилась на бок.
– Прости, – неуверенно произнесла она.
– Не извиняйся. – Антониос опустил руку и посмотрел в потолок. – Мы оба немного забылись.
Он сел, откинул простыни и, встав, направился в прилегающую ванную. Линдсей невольно залюбовалась его обнаженным телом.
– Нам нужно быть в доме к завтраку, – бросил он через плечо безаппеляционным тоном. – Но для тебя, наверное, будет легче позавтракать здесь и навестить маму лично.
Его заботливость ранила еще больше.
– Думаю, я выдержу завтрак.
Антониос повернулся, посмотрел на нее и прищурился.
– Не нужно себя истязать ради меня.
– Все отлично, я знаю свои границы.
Он молча кивнул и исчез в ванной. Линдсей откинулась на подушки. Если бы ее муж был таким понимающим и внимательным раньше, спасло бы это их брак? Как тяжело было ходить по вечеринкам, званым обедам и приемам, специально организованным в честь хозяина поместья и его молодой жены. Прятать следы экземы на руках и веках, убегать в ванную в самые неподходящие моменты, ощущая приступы тошноты, страдать от мигрени, головокружений и остановок дыхания – и так каждый раз, выходя в свет. Линдсей чувствовала себя растерянной, одинокой и бесконечно несчастной.
Не выдержав, она сбежала. Она сказала, что ей нужно вернуться в Нью-Йорк, чтобы решить кое-какие вопросы с домом отца. На вопрос о том, когда вернется, ответила уклончиво, сказав, что забронирует билеты, как только все решит с домом. Антониос полагал, это будет около недели. В самолете до Нью-Йорка Линдсей сидела, точно зомби, не в силах что-то чувствовать и не реагируя на вопросы стюардессы о том, какую еду и напитки подавать, – просто смотрела перед собой остановившимся взглядом.
Переступив через порог дома, она уловила слабый аромат отцовской трубки и разрыдалась, даже не зная, в чем причина этих слез: рухнувший брак, отец, покинувший ее всего четыре месяца назад, или слабость, сыгравшая с ней такую злую шутку.
С тяжелым сердцем она написала письмо мужу – жалкие два предложения о том, что их брак был ошибкой и она не вернется. Антониос позвонил в тот же день, и в его голосе улавливались изумление и гнев – Линдсей ощутила его физически, когда он бросил трубку. Она сказала себе: ну что ж, по крайней мере, она смогла принять решение – и, свернувшись в клубок на кровати, проспала четырнадцать часов подряд.
Следующие несколько недель она пыталась найти в себе силы, чтобы начать жизнь с чистого листа. И что-то даже удалось – Линдсей вновь начала лечиться, вернулась к своему исследованию, встретилась с парой друзей, которые не стали задавать ей лишних вопросов о ее неудачном браке.
Перекатившись на спину, Линдсей принялась бесцельно смотреть в потолок. В ванной послышался шум включенного душа, и тут же ожило воображение. Она представляла себе мужа, стоящего обнаженным под струями воды, ручейки, стекающие по его прекрасному телу – такому знакомому ей телу, которого ей не хватало.
Стало очевидно, что жизни в Нью-Йорке ей недостаточно – теперь, когда она знает, что такое настоящее счастье. Линдсей тут же одернула себя: ведь это счастье было призрачным. Вздохнув, она встала с кровати.
Собираясь на завтрак, они с мужем не разговаривали – даже не посмотрели друг на друга. Приняв душ, Линдсей надела бледно-зеленый сарафан и сандалии, заплетя волосы во французскую косу. Антониос выбрал летние брюки и белую льняную рубашку с распахнутым воротом. Светлая одежда выгодно оттенила темные волосы, и вообще, видя его после душа и вдыхая аромат его лосьона после бритья, Линдсей ощутила, как в ней просыпается страстное желание. Но она обязана себя контролировать – нельзя допускать повторения того, что случилось утром.
22 
