51 
Ее щеки горели от смущения.
— Вы открыли мне свои тайны. Теперь, видимо, моя очередь.
Рекс ответил ей нарочито спокойно.
— Вы не обязаны ничего мне открывать, Бланш, — твердо сказал он. — Меня тревожит ваш обморок, но это вовсе не значит, что вы должны выворачивать свою душу наизнанку.
— Я не боюсь закрытых пространств! — резко заявила она. — Вы ведь не раз видели меня на балах в большой толпе? Причина обморока иного характера, сэр Рекс, но я не знала, что она все еще есть, — мрачно призналась Бланш. — Я не падала в обморок с тех пор, как мне было девять лет.
Рекс словно окаменел. О чем она говорит?
Бланш взглянула на него и сказала:
— Вы подумаете, что я сумасшедшая.
— Я знаю, что вы не сумасшедшая. — Он терялся в догадках, в чем она хочет ему признаться.
— Я не люблю толпу потому, что моя мать погибла в толпе, когда мне было шесть лет.
Рекс потрясенно посмотрел на нее:
— Извините меня.
— Балы меня не тревожат: на балу все галантны и вежливы. — Она прикусила губу. — Я была тогда с ней. Это был день выборов.
Ее слова ошеломили и ужаснули Рекса. Дни выборов часто становились днями погромов и насилия. Озлобленные бедняки собирались в толпы и нападали на тех, кто богаче их. В Хэрмон‑Хаус и во всех домах их соседей окна в день выборов заколачивали досками. В дни выборов ни в чем не виноватые люди могли быть избиты, затоптаны насмерть или повешены. Те, кто собирался в толпы, не делали различия между богатыми, привилегированными и себе подобными. Пострадать мог любой. Часто их жертвами становились и бедняки.
Бланш хмуро улыбнулась и сказала:
— Конечно, я этого не помню. Я не могу вспомнить ничего ни о том несчастном случае, ни вообще о том дне.
— Для вас счастье, что вы не можете вспомнить смерть вашей матери!
Бланш вдруг взглянула на него очень прямо.
— Когда мне исполнилось тринадцать лет, я попросила отца сказать мне правду. Он сказал, что моя мать споткнулась, упала и ударилась головой так сильно, что мгновенно умерла. — Бланш пожала плечами. Теперь она смотрела мимо Рекса. — Я знаю, что в тот день было много бунтующих.
Рекс понял, что отец солгал дочери. Чтобы догадаться об этом, не нужен был выдающийся ум. И он понимал, что Бланш тоже знает, что слова отца — ложь. Он наклонился вперед и взял ее за руку. Это был дерзкий жест, но ему было все равно. К черту приличия!
Он крепко сжал ее ладонь. Глаза Бланш расширились.
— Что вы делаете? — изумилась она.
Он улыбнулся и ответил:
— Жаль, что я не знал о вашей трагедии. Но ваша нелюбовь к народным толпам и недоверие к ним совершенно разумны. Оставьте прошлое в прошлом. Там ему и место, потому что вы ничего не можете изменить. И не бойтесь шахтеров, Бланш. Они хорошие и достойные уважения люди, клянусь вам. Они не сделают ничего плохого ни вам, ни мне и никому другому.
Бланш наконец улыбнулась.
— Я никогда не позволю, чтобы с вами случилась беда, — добавил он серьезно.
Их взгляды встретились, и Бланш шепнула на одном дыхании:
— Я верю вам.
Рекс почувствовал, что они оба изменились. Бланш позволила ему заглянуть в ее душу, а туда она допускала очень немногих. Точно так же он поступил — возможно, не собираясь этого делать, — вчера вечером и в день ее приезда. Тогда между ними начала возникать новая связь, не такая, как прежняя. Сейчас эта новая связь стала ощутимой. Теперь их соединяли не просто уважение, восхищение или дружба. И Рекс был уверен, что Бланш почувствовала в нем мужчину так же, как он в ней женщину.
Из этого не может выйти ничего хорошего, подумал он и отпустил ее руку.
Бланш почувствовала облегчение, когда Мег оставила ее одну: после того как сэр Рекс рассказал горничной про обморок, горничная непрерывно хлопотала вокруг нее. Оставшись одна в уже согретой огнем камина спальне, Бланш подошла к окну и стала глядеть на океан. День сделался пасмурным, небо затянули тяжелые облака. Бланш была уверена, что скоро пойдет дождь.
Ей было не по себе. Она сомневалась, надо ли ей было рассказывать сэру Рексу о трагедии их семьи. Но она не хотела, чтобы этот человек считал ее истеричкой. Для нее теперь было очень важно, чтобы он ею восхищался. И его дружба была тоже очень важна для нее.
Но почему она упала в обморок? Это же не случалось с тех пор, как ей было девять лет! Неужели она может вспомнить тот бунт, если постарается?
51 
