32 
Как точно она запомнила его слова! Я подумала, что этому ребенку нужна не только строгость. Ей прежде всего нужна любовь. Прошло три года с тех пор, как умерла ее мать. Как же она должна была тосковать о ней, имея такого отца!
— Мадемуазель, вы уверены, что не боитесь каменного мешка?
— Совершенно уверена.
— Сейчас там все не так, как было раньше, — сказала она почти с сожалением.
— Давным-давно, когда начались поиски изумрудов, оттуда вывезли кучу костей и всяких других ужасных вещей. Мой дед организовал эти поиски и, естественно, начал с каменного мешка. Изумрудов там не обнаружили. Говорят, их украли, но я думаю, что они все-таки здесь. Было бы хорошо, если бы папа предпринял еще одну попытку. Это было бы очень увлекательно.
— Я думаю, поиски были очень тщательными. Из того, что я прочла, мне кажется несомненным, что они были украдены повстанцами, ворвавшимися в замок.
— Но они ведь тогда не смогли проникнуть в укрепленную комнату, не правда ли? Но при этом изумруды исчезли.
— Возможно, изумруды были проданы до Революции. Возможно, их к тому времени не было в замке уже несколько лет. Я просто строю догадки. Но представьте, кому-то из ваших предков потребовались деньги, и он их продал. Он — или она — мог и не сказать об этом никому. Кто знает?
Она с удивлением посмотрела на меня. Потом торжествующе сказала:
— Вы говорили об этом отцу?
— Я уверена, ему и самому это приходило в голову. Это, пожалуй, самая правдоподобная теория.
— Но они же изображены на портрете дамы, над которым вы работаете. Значит, они тогда должны были быть в семье.
— Возможно, это подделка.
— Мадемуазель, никто из де ла Таллей не наденет на себя поддельных драгоценностей.
Я не могла не улыбнуться в ответ на это. В это время мы подошли к узкой, неровной лестнице.
— Она ведет в подземелье, мадемуазель. Здесь восемьдесят ступенек. Я их посчитала. Можете себе представить. Пожалуйста, держитесь за веревочные перила.
Я стала спускаться следом за ней; лестница сужалась и закручивалась в спираль, поэтому нам приходилось идти друг за другом.
— Вы чувствуете холод, мадемуазель? — в голосе ее слышалось волнение. — О, только представьте, что вас бросили сюда, и вы никогда не сможете выбраться. Сейчас мы находимся ниже уровня рва. Вот где наша семья имела обыкновение держать людей, оскорбивших нас.
Одолев восемьдесят ступеней, мы обнаружили тяжелую дубовую обитую железом дверь; на ней была вырезана следующая надпись, отдающая мрачной иронией:
«Милости просим, дамы и господа,
во владения графа де ла Талля».
— Вы находите это приглашение любезным, мадемуазель? — Она лукаво улыбнулась мне, на мгновение снова став шаловливой.
Я содрогнулась.
Она приблизилась ко мне и прошептала:
— Но теперь все по-другому, мадемуазель. Мы теперь так не развлекаемся. Давайте войдем. Посмотрите, в стенах ниши. Это и есть те самые клетки. А вот и цепи. В них заковывали узников и время от времени приносили им хлеб и воду. Долго они здесь не задерживались. Видите, даже сейчас темно, а когда дверь закрыта, света совсем нет... ни света... ни воздуха. Когда мы придем в следующий раз, нужно принести свечи... или лучше фонарь. Здесь просто нечем дышать. Если бы захватили свечу, я бы показала вам надписи на стенах. Некоторые выцарапывали молитвы святым и Божьей Матери. Другие — проклятья де ла Таллям.
— Находиться здесь — опасно для здоровья, — сказала я, глядя на плесень на скользких стенах. — И как вы сказали, без света здесь мало что можно увидеть.
— Каменный мешок по другую сторону стены. Пойдемте, я вам покажу. Говорят, в каменном мешке привидения появляются даже чаще, чем здесь, мадемуазель, потому что судьба этих узников была еще страшнее.
Она лукаво улыбнулась и повела вверх по ступеням. Распахнув дверь, она объявила:
— Вот и оружейная галерея.
Я вошла в нее и перед моим взором предстало оружие всех видов и размеров, расположенное вдоль стен. Сводчатый потолок поддерживали каменные колонны; пол, выложенный гладкими плитами, в некоторых местах был покрыт коврами. Те же каменные скамьи, что и в моей комнате, сужающиеся до щели оконные проемы, почти не пропускающие света. Я вынуждена была признаться себе, — хотя Женевьева бы этого никогда не сказала, — что в этом помещении было нечто зловещее. В течение столетий в нем ничего не менялось, и я могла вообразить себе, как ничего не подозревающая жертва входит в эту комнату. Единственный стул, украшенный искусной резьбой, стоял почти как трон. Интересно, почему его оставили в такой комнате. Это был большой деревянный стул, спинку украшали изображения из геральдических лилий и герба рода де ла Талль. Я вообразила человека, сидящего там — разумеется, в облике нынешнего графа — он разговаривает с жертвой, а потом внезапно нажимает на рычаг, высвобождающий пружину люка; вопль отчаяния или мгновение молчаливого ужаса — предназначенный в жертву понял, что с ним произошло, когда пол разверзся под его ногами, и он упал вниз, к тем, кто уже попал туда раньше, чтобы никогда больше не увидеть дневного света и стать забытым навеки.
32 
