91 
Рауль поднял голову.
– Ты имеешь в виду графа Понтье? Да, но ему все равно придется склониться перед волей Вильгельма, любит он его или ненавидит, точно так же, как до него это вынужден был сделать Жоффруа Майеннский.
– А как же архиепископ? – полюбопытствовал Эдгар. – Ему тоже предстоит смириться?
– Можер! – сказал Рауль. – Думаю, его песенка спета.
Они стали подниматься по ступенькам, ведущим к большой двери. Эдгар, коротко рассмеявшись, произнес:
– Вчера Гийом Фитц-Осберн рассказал мне, как застукал Можера, когда в последний раз охранял его. Ты еще не слышал эту историю?
– Нет, но, пожалуй, могу догадаться.
– Она заставила рассмеяться даже нашего вечно всем недовольного Альбини, – сказал Эдгар. – Ты же знаешь, как Фитц-Осберн умеет рассказывать байки. По словам Гийома, он получил предупреждение, будто его преосвященство занят молитвенными бдениями, но все равно вошел, чтобы подождать, пока Можер не освободится. Какой-то идиот привратник, не разобравшись, что к чему, и не слушая, что шепчет ему на ухо управляющий, провел Фитц-Осберна прямиком в кабинет архиепископа и выкрикнул его имя. Ну, Гийом взял да и вошел, успев увидеть, как Можер спихивает с колен свою любовницу и пытается сделать вид, будто пальцы его были заняты перебиранием четок, а не копошились в вырезе ее платья.
– Господи помилуй, прямо в кабинете? – спросил Рауль, которого обуревали негодование и в то же время смех.
– В нем самом, – кивнул Эдгар. – Это была та самая рыжая девчонка, Папия, по пятницам гонявшая свиней на рынок для продажи. Та самая, что сбежала от Мулен-ла-Марша, когда он уже готов был взять ее. Неужели ты ее не помнишь? Ну вот, теперь она живет во дворце Можера, разряженная в шелка и золото, как настоящая герцогиня.
– Грязная шлюха! – с отвращением сказал Рауль. – Вот, значит, что имел в виду Гале, когда резвился вчера вечером! Что ж, Можеру остается только надеяться, что эта история не дойдет до герцога.
– О, герцог непременно услышит ее, – жизнерадостно провозгласил Эдгар. – О ней знает уже весь двор.
– В таком случае, у нас появится новый архиепископ. Наконец-то, – сказал Рауль.
Молодой человек оказался прав, но, чтобы избавиться от Можера, герцог воспользовался вовсе не его любовными похождениями. Несмотря на то что Ланфранк заручился разрешением Папы на брак Вильгельма с Матильдой, а каменщики все еще ломали головы над планами строительства двух монастырей, которые стали платой за его согласие, невзирая на то что в браке у них уже родилось двое детей, архиепископ Можер не унимался, без устали выражая свое неодобрение. Тайные устремления Можера, подорванные падением его брата Арка, воплотились в злонамеренном желании лично сокрушить племянника, обретшего чрезмерное могущество. Поговаривали, что он вступил в переписку с королем Франции; правда это или нет, доподлинно никто не знал, зато, когда известия о бегстве короля достигли Руана, архиепископ изменился в лице, и те, кто стоял рядом, увидели, как в его глазах под набрякшими веками вспыхнула лютая ненависть. В пору расцвета Можер заработал себе славу коварного, хитроумного деятеля, но теперь состарился, и разочарование притупило его разум. Именно в этот столь неподходящий момент он решил объявить о расторжении двухлетнего брака, словно и не существовало полученного в Риме разрешения, а также отлучить герцога Вильгельма от церкви.
Это был тот самый предлог, которого и ждал герцог. Наконец-то на архиепископа обрушилась его тяжелая длань: Можера лишили епархии, обязали покинуть Нормандию не позже, чем через двадцать восемь дней. Его преемником стал некий Маврилий, монах из Фекама, человек чрезвычайно добродетельный и настолько же прославившийся своим целомудрием и воздержанием, как Можер – своими непотребствами.
В день отплытия Можера на остров Гернси, Гале выдернул табуретку из-под Вальтера Фалезского в тот самый момент, когда тот собирался опуститься на нее за герцогским столом, и тучный Вальтер с глухим стуком приземлился задницей прямо на тростник, устилавший пол.
– Кровь Христова, да я тебе башку снесу за такие шуточки, дурак! – прорычал Вальтер, уже замахиваясь для удара.
Но Гале проворно отскочил в сторону и пронзительно заверещал:
– Ага, вот и еще один из дядьев братца Вильгельма повержен!
Уголки губ герцога дрогнули в улыбке; придворные разразились хохотом, а добряк Вальтер поднялся с пола, улыбаясь во весь рот и добродушно покачивая головой.
91 
