Я написала отцу, надеясь, что уже через несколько дней буду знать всю правду, так как отец поймет, с каким нетерпением я жду от него ответа. Как только я отправила письмо, я почувствовала себя как бы сильнее. Весь следующий день прошел без приключений, а наутро приехал доктор Смит.
Он захотел поговорить со мной наедине, и Рут оставила нас вдвоем в утренней гостиной.
Он подошел к креслу, в котором я сидела, и почти с нежностью на меня посмотрел. Положив ладонь на подлокотник моего кресла, он мягко сказал:
— Значит, вы ездили в Уорстуисл.
— Я хотела убедиться, — ответила я.
— Разумеется. Значит, теперь вы знаете, что я вас не обманул?
— Они мне там ничего не сказали.
Он кивнул.
— Главный смотритель ни в коем случае не мог поступить иначе. Он обязан соблюдать конфиденциальность в отношении своих пациентов и их родственников. Но во всяком случае вы убедились, что там содержится некая Кэтрин Кордер.
— Да.
— Кэтрин, поверьте, я вам сказал правду: это действительно ваша мать. Ваш отец, Мервин Кордер, каждый месяц ее навещает. Он просто счел необходимым все это от вас скрыть.
— Это меня не удивляет.
— Кэтрин, зато я приятно удивлен вашим спокойствием. Кстати, если бы вы меня попросили, я бы сам свозил вас в Уорстуисл. Вы бы тогда убедились, что я был бы вам там гораздо полезнее, чем Саймон Редверс.
У меня было минутное искушение сказать ему о моем письме к отцу, но я удержалась. Саймон сказал, что мы с ним вдвоем разгадаем эту таинственную загадку, и я не хотела никого посвящать в наш с ним договор.
К тому же у меня не было особой надежды получить от отца какое-нибудь радостное известие. Мне было уже ясно, что Кэтрин Кордер, томящаяся в Уорстуисле, была не кто иная, как моя мать.
— Может, как-нибудь я все-таки свожу вас туда, чтобы вы могли ее увидеть.
— Какой в этом смысл, если я ее никогда не знала?
— Но разве вы не хотите видеть свою родную мать?
— Она ведь меня все равно не узнает.
— Ну почему, у нее бывают моменты просветления, когда она начинает как-то осознавать, что происходит вокруг нее.
Меня передернуло, но я не собиралась признаваться ему в том, что даже мысль о том, чтобы снова оказаться в этом жутком месте приводила меня в ужас. У меня было странное суеверное предчувствие, что, если я снова переступлю его порог, я не смогу оттуда выйти. Если я ему это скажу, он выслушает с сочувствием, а потом скажет, что это еще одно проявление моего истерического состояния, порождающего «видения» и беспредметные страхи.
Не знаю почему, но я не могла быть с доктором Смитом столь же откровенной, как с Саймоном. Это скорее всего было еще одним доказательством того, что с последним меня связывало совершенно особое чувство. И потом, доктор Смит был уж очень готов списать все, чем я с ним делилась, на «мое состояние», поэтому ни ему, никому другому, кроме Саймона, я довериться больше не могла.
* * *
До Рождества оставалось всего три дня. Слуги украсили холл ветками остролиста, а кое-где повесили и омелу. Я слышала, как горничные хихикали и перешучивались с лакеями, прикрепляя ветки омелы в самых, по их мнению, подходящих местах[3]. Не заметив меня, даже наш степенный Уильям вдруг обхватил мою Мэри-Джейн за талию и запечатлел звонкий поцелуй на ее щеке, стоя под жемчужными ягодками омелы.
В один из этих дней я, наконец, получила письмо от отца. Я была в саду, когда появился почтальон. Я поджидала его там каждое утро, зная, что отец не заставит меня долго томиться в неведении.
И я оказалась права. На конверте, врученном мне, был его почерк. У меня безумно колотилось сердце, пока я поднималась к себе в комнату с письмом в руках, и, войдя к себе, прежде чем вскрыть конверт, я заперла дверь, чтобы мне никто не помешал.
«Моя дорогая Кэтрин,
Я был потрясен, получив твое письмо. Я понимаю твои чувства, и поэтому, прежде чем продолжить, я спешу уверить тебя, что Кэтрин Кордер, содержащаяся в Уорстуисле, — не твоя мать, хотя она и моя жена.
Поверь, что я собирался сказать тебе всю правду, когда ты выходила замуж, но я чувствовал, что я не могу этого сделать, не посоветовавшись с моим братом, которого все это непосредственно касается.
Моя жена и я очень любили друг друга, и через два года после нашей женитьбы у нас родилась дочь, которую мы назвали Кэтрин. Но это была не ты. Моя жена обожала девочку и почти ни на минуту не выпускала ее из виду. Хотя у ребенка, разумеется, была няня, моя жена большую часть времени проводила в детской и сама занималась дочкой. Наша няня пришла к нам с прекрасными рекомендациями, она очень привязалась к девочке и прекрасно о ней заботилась — но только не тогда, когда она была под воздействием выпитого тайком джина.