37 
Тогда Люсиль посмеялась над его словами, но потом поняла, что это так и есть. Она всегда испытывала чувство вины, ложась с мужчиной в постель без обручального кольца на пальце. И виновато в этом было то ли ее американское воспитание, то ли ее немецкое происхождение.
Отец ее был лютеранином, сыном лавочника из Гамбурга. Он перебрался в Америку, так как рассорился со своей семьей из-за своего брака. Его звали Ганс Шмидт, а первого ребенка — это была девочка, — родившегося через месяц после того, как ее родители ступили на землю свободы, окрестили Марией.
Мария Шмидт была прелестным ребенком с белокурыми волосами, унаследованными от отца, и большими голубыми глазами, также напоминавшими, по крайней мере по цвету, глаза Ганса.
На этом сходство с отцом заканчивалось. Фигурой и темпераментом Мария пошла в мать. Становясь старше, она интересовалась прошлым своей матери, но так и не успела узнать ее лучше, так как та умерла, когда Марии, позже взявшей имя Люсиль, исполнилось пятнадцать.
Мать Марии по имени Данута Шмидт была родом из Польши, но в жилах ее текла также русская, сербская и литовская кровь, и, как часто с нежностью подшучивал над ней муж, была немного дворняжкой. Данута была из крестьянской семьи, то есть у нее не было ни благородного происхождения, ни состояния, которые помогли бы семейству Шмидтов из Гамбурга смириться с выбором Ганса, но стоило посмотреть на эту девушку, как становилось ясно, что силы духа в одном ее мизинце было больше, чем в белокожих тушах всех этих светловолосых немцев.
Может, у Дануты и не было приданого, зато характер у нее, безусловно, был. Она не умела вести дом, но умела заставить мужчину сходить по ней с ума, едва взглянув на него и слегка пошевелив бедрами, словно собиралась танцевать. Люсиль запомнила свою мать горячей, похожей на цыганку и довольно деспотичной, причем трудно было понять, где пролегала граница между ее темпераментом и непреклонной властностью и не придумала ли и то и другое сама Люсиль, вспоминая свою мать.
Но в Люсиль, безусловно, взыграла кровь матери, когда она бросила хорошую и стабильную работу в магазине, найденную для нее отцом, и начала обивать пороги театральных агентств, пока не получила крошечную роль. Люсиль не любила вспоминать те годы, полные трудностей и борьбы за место под солнцем. Годы, когда она порой готова была признать поражение и вернуться домой. Она не сделала этого отчасти из гордости, отчасти потому, что отец ее женился второй раз, а Люсиль была слишком красива, чтобы мачеха стерпела ее присутствие в доме.
Но кое-какие строгие правила, внушенные в детстве отцом, засели в голове Люсиль. Она всегда испытывала легкие приступы раскаяния в воскресенье утром, просыпаясь под звон колоколов и зная, что останется в постели, в то время как должна бы в своей лучшей одежде идти сейчас в церковь.
Она часто ловила себя на том, что вспоминает наставления отца о честности и порядочности, когда впадала в раж, затевала скандал и не останавливалась до тех пор, пока из чьей-нибудь роли не вырезали несколько реплик и не отдавали эти реплики ей.
Ганс Шмидт, может, и не стал успешным человеком, но его дочь хорошо помнила его советы. Вот и теперь размышления Люсиль о святости брака привели ее к заключению, что будет очень правильно, если она выйдет замуж за Рэндала.
Несколько часов спустя, когда Рэндал поднялся перед обедом в ее номер, на лице Люсиль играла безмятежная, почти детская улыбка. После телефонного разговора она провела все время, готовясь к встрече с Рэндалом. Ей сделали массаж от макушки до пальцев ног. Массажистка трудилась над ее стройным телом до тех пор, пока оно не зазвенело от наполнившей его юной гибкости и упругости. Другая женщина накладывала маску на ее лицо, третья занималась маникюром и педикюром.
Люсиль выглядела роскошной красавицей ни днем не старше двадцати пяти лет, когда Рэндал переступил порог ее гостиной и увидел, что хозяйка номера ждет его в белом кружевном платье, щедро расшитом камушками. Шею ее обвивало рубиновое ожерелье, на запястьях были браслеты из того же гарнитура — подарок давно забытого мексиканского миллионера.
Глядя, как Люсиль протягивает руки, спеша заключить его в объятия, Рэндал думал о том, что она самая красивая женщина из всех, кого ему приходилось знать.
Было в Люсиль что-то такое, что невозможно описать словами, но что ясно угадывалось независимо от того, смотришь ли ты на ее грациозные движения на экране или встречаешься с нею в тишине гостиничного номера.
37 
