Эмери бросил телефон на белоснежную скатерть и мрачно уселся перед тарелкой. К бригадиру Блерио, который был старше по возрасту, капитан относился неоднозначно. Как начальник он его презирал и ни во что не ставил его мнение. Блерио был простой бригадир, толстый, беспрекословно выполняющий приказы и совершенно необразованный. И в то же время благодаря добродушию Блерио — покладистости, как считал Эмери, — его бесконечному терпению, которое можно было принять за глупость, и умению держать язык за зубами ему можно было без всякого риска поверять свои тайны. Эмери то отдавал Блерио команды, как собаке, то держался с ним как с другом, близким другом, в чьи обязанности входило выслушивать его, утешать и подбадривать. Они работали вместе уже шесть лет.
— Дело принимает скверный оборот, Блерио, — сказал капитан, открывая ему дверь.
— Для Леоны? — спросил бригадир, усаживаясь на стул из ампирного гарнитура, на котором сидел обычно.
— Для нас. Для меня. Я просрал начальный этап следствия.
Поскольку маршал Даву славился своей грубоватой речью, так сказать, наследием лихих революционных лет, то Эмери тоже не считал нужным выбирать выражения.
— Если на Лео напали, Блерио, это значит, что Эрбье был убит.
— Почему вы думаете, что тут есть связь, капитан?
— Потому что люди так думают. Пораскинь мозгами.
— А что говорят люди?
— Что Лео многое знала о смерти Эрбье, ведь она многое знает обо всем и обо всех.
— Леона не сплетница.
— Это так, но у нее громадный ум и бездонная память. К счастью, мне она ничего не рассказала. Возможно, это спасло ей жизнь.
Эмери открыл бонбоньерку, в которой лежали леденцы, и подвинул ее к Блерио.
— Нам придется круто, бригадир. С парнем, который разбивает старой даме голову об пол, шутки плохи. Иначе говоря, у нас тут дикий зверь, дьявол во плоти, которому я позволил разгуливать на свободе. Что еще говорят в городе?
— Я же говорил вам, капитан: не знаю.
— Неправда, Блерио. Что говорят обо мне? Что я работал спустя рукава, так?
— Это ненадолго. Поговорят — и забудут.
— Нет, Блерио, на этот раз не забудут. Потому что они правы. Прошло одиннадцать дней с тех пор, как Эрбье исчез, и девять дней с тех пор, как мне сообщили о его смерти. Вначале я ничего не предпринял, потому что думал, это Вандермоты заманивают меня в ловушку. Ты ведь в курсе. Я просто не хотел подставляться. А когда нашли тело, я решил, что он покончил с собой, потому что меня это устраивало. Я ухватился за версию самоубийства и под этим предлогом умыл руки. И если они говорят, что смерть Лео будет на моей совести, то они правы. Ведь сразу после убийства Эрбье у нас был шанс что-то найти по свежим следам.
— Мы не могли предвидеть того, что случилось.
— Ты — нет, а я — да. А теперь у нас нет никаких улик, не за что зацепиться. Так всегда бывает. Хочет человек себя защитить — а в итоге оказывается беззащитным. Вот и учись на моем примере.
Эмери протянул бригадиру сигарету. Некоторое время они курили и молчали.
— А почему вам надо защищаться, капитан? Что конкретно вам угрожает?
— Приедут люди из Генеральной инспекции жандармерии, начнут копать — только и всего.
— Копать под вас?
— Естественно. Ты-то ничем не рискуешь, ты не начальник.
— Вам нужна помощь, капитан. Один в поле не воин.
— А кто мне поможет?
— Граф. У него длинные руки, до Парижа достанут. И еще генеральная инспекция.
— Достань карты, Блерио, сыграем партию-другую, надо же как-то отвлечься.
Блерио сдал карты с неуклюжестью, которой отличались все его движения, и капитану стало немного легче.
— Граф очень привязан к Лео, — заметил Эмери, начиная игру.
— Говорят, это была единственная любовь его жизни.
— И он вправе думать, что я в ответе за то, что с ней случилось. А значит, вправе послать меня к черту.
— Не надо произносить это слово, капитан.
— А что? — коротко рассмеявшись, спросил Эмери. — По-твоему, черт сейчас в Ордебеке?
— Кто его знает. Ведь у нас побывал Владыка Эллекен.
— Ты в него веришь, бедняга.
— Все может быть.
Эмери улыбнулся и выложил карту. Блерио покрыл ее восьмеркой.
— Ты невнимательно играешь. Наверно, задумался о чем-то.
— Это правда, капитан.
XIII
— Комиссар… — опять взмолился Мо.
— Заткнись, — буркнул Адамберг. — У тебя на шее веревка, а времени в обрез.