36 
— Комиссар, — запыхавшись, выпалил Эсталер, — у экспертов катастрофа!
Молодой человек неожиданно умолк и заглянул в блокнот.
— Пробы, взятые у Момо, непригодны для исследования. В результате непредвиденного инцидента в лаборатории произошло загрязнение образцов.
— Проще говоря, — вмешался Меркаде (который в данный момент, против обыкновения, не спал), — кто-то из лаборантов опрокинул на пробы чашку кофе.
— Чашку чая, — поправил его Эсталер. — Так что Энцо Лалонду придется брать пробы во второй раз, но результаты будут только завтра.
— Вот незадача, — пробурчал Адамберг.
— А поскольку следы бензина на руках могут стереться, префект велел связать Момо руки, чтобы он ни к чему больше не прикасался.
— Префект уже знает о непредвиденном инциденте в лаборатории?
— Он звонит туда раз в час. Парню, который опрокинул кофе, пришлось пережить не самый приятный момент.
— Чашку с чаем, он пролил чай.
— Чай или кофе — это уже не важно, Эсталер, — сказал Адамберг. — Данглар, свяжитесь с префектом и скажите ему, чтобы не наказывал лаборанта: сегодня же вечером, до десяти часов, мы добьемся от Момо признания.
Адамберг вошел в комнату для допросов, держа кончиками пальцев кроссовки, и сделал знак Ноэлю, чтобы тот вышел. Узнав комиссара, Момо улыбнулся, словно у него отлегло от сердца, но Адамберг покачал головой.
— Нет, Момо. Твои подвиги в качестве главаря банды закончились. Ты понимаешь, кого поджег в этот раз? Знаешь, кто это?
— Мне тут сказали. Тип, который строит дома и выплавляет сталь. Клермон.
— И который ими торгует, Мо. По всему миру.
— Да. Который ими торгует.
— Иными словами, ты превратил в головешку одного из столпов национальной экономики. Ни больше ни меньше. Сечешь?
— Это не я, комиссар.
— Я тебя не об этом спрашиваю. Я спрашиваю, сечешь ты или нет?
— Да.
— Что ты сечешь?
— Что это один из столпов национальной экономики, — сказал Момо, и в его голосе послышалось что-то похожее на рыдание.
— В общем, ты нанес ущерб всей нации. Сейчас, когда я с тобой говорю, работа в фирме «Клермон» застопорилась и на европейских биржах вот-вот начнется паника. Понятно тебе? Только не надо рассказывать мне сказки про несостоявшуюся встречу неизвестно с кем, про парк и неизвестно чьи кроссовки у тебя в шкафу. Я хочу знать: ты случайно убил Клермон-Брассара или это было заранее спланированное покушение? Одно дело — убийство по неосторожности, и совсем другое дело — умышленное убийство.
— Ну пожалуйста, комиссар…
— Не двигай руками. Так что, ты заранее спланировал убийство? Хотел, чтобы твое имя осталось в истории? Если да, то тебе это удалось. Натяни перчатки и надень кроссовки. Можешь надеть только одну, этого будет достаточно.
— Они не мои.
— Надень кроссовку, — повысив голос, скомандовал Адамберг.
Ноэль, стоявший за перегородкой и прислушивавшийся к разговору, недовольно пожал плечами:
— Прямо очухаться не дает парню, сейчас доведет его до слез. А еще говорят, это я местный изверг.
— Все правильно, Ноэль, — сказал Меркаде. — Мы ведь получили приказ. Огонь, который зажег Момо, уже подобрался к Дворцу правосудия. Нам нужно признание.
— С каких это пор комиссар так торопится выполнять приказы?
— С тех пор, как на него нажали. Это же нормально, что человек хочет спасти свою шкуру, разве нет?
— Для любого другого человека было бы нормально. Для Адамберга — нет, — сказал Ноэль и направился к выходу.
Адамберг вышел из комнаты для допросов и протянул кроссовки Эсталеру. Подчиненные, в особенности Данглар, смотрели на него отчужденно.
— Продолжайте допрос, Меркаде, мне надо заняться нормандскими делами. Теперь, когда Момо перестал надеяться на меня, он быстро расколется. Принесите туда вентилятор, чтобы у него не так сильно потели руки. И как только лаборант закончит повторное исследование, пришлите мне результат.
— Я думал, вы не считаете его виновным, — не слишком любезным тоном заметил Данглар.
— Да, но сегодня я заглянул в его глаза. Это он, Данглар. Как ни печально, это он. Остается только выяснить, было ли убийство предумышленным.
Данглару многое не нравилось в комиссаре, но больше всего его раздражала эта манера принимать собственные ощущения за неопровержимо доказанные факты. На критику майора Адамберг отвечал, что ощущения — тоже факты, что они вполне материальны и имеют такую же ценность, как лабораторные анализы. Что наш мозг — самая большая на свете лаборатория, вполне способная классифицировать и обрабатывать поступающие данные, такие как, например, чей-то взгляд, и выдавать полноценные научные результаты. Эта псевдологика выводила Данглара из себя.
36 
