Особенно,... 
65 
— Вкусно было? — спросил Адамберг.
— Потрясающе, — наивно ответила она. — Я никогда здесь не была. Мы не можем себе это позволить.
— Сейчас закажем еще сыр и десерты, — сказал Адамберг: он хотел, чтобы Лина полностью расслабилась.
— Только сначала доешьте, — вежливо предложила она. — Вы не очень-то быстро едите. А говорят, полицейским все приходится делать в спешке.
— Я ничего не умею делать в спешке. Я даже бегаю медленно.
— Вот вам доказательство, — сказала она вдруг. — До того как впервые увидеть Воинство, я никогда прежде о нем не слышала.
— Но ведь говорят, что в Ордебеке о Воинстве знают все, даже те, кому о нем никто не рассказывал. Похоже, у вас об этом узнают с рождения, с первого вдоха, впитывают это знание с молоком матери.
— Только не в нашей семье. Мои родители всегда жили обособленно. Вам, наверно, уже говорили, что с моим отцом никто не дружил.
— Да.
— И это правда. Когда я рассказала матери, что видела, — а я при этом громко плакала и кричала, — она решила, что я больна, что у меня, как это еще называли в ее время, нервное расстройство. Сама она никогда не слышала о Свите Эллекена, отец — тоже. Ведь он часто возвращался с охоты поздно вечером как раз по Бонвальской дороге. А все, кто знает про Адское Воинство, никогда не выходят на Бонвальскую дорогу с наступлением темноты. Даже те, кто в это не верит, стараются ее избегать.
— Когда с вами это случилось впервые?
— В одиннадцать лет. Через два дня после того, как отцу разрубили голову топором. Я возьму «Плавучий остров», — сказала она официантке, — и пусть сверху будет побольше миндальной крошки.
— Топором? — озадаченно спросил Адамберг. — Вашего отца убили топором?
— Разрубили пополам, как свинью, — сказала Лина и невозмутимо продемонстрировала, как это было, стукнув ребром ладони по столу. — Один удар по голове, другой по грудине.
Адамберг отметил это неестественное спокойствие и подумал, что пирог с медом, пожалуй, не такой уж мягкий.
— Потом мне долго снились кошмары, доктор прописал успокоительное. Не из-за того, что отца разрубили пополам, а из-за того, что я панически боялась опять увидеть всадников. Знаете, они ведь прогнившие, как лицо у Владыки Эллекена. Искалеченные, — пояснила она, слегка вздрогнув. — У всадников не хватает рук и ног, у коней конечностей, от свиты страшный шум, но самое ужасное — крики тех, кого они схватили. Потом мне повезло, я восемь лет их не видела и решила, что этого больше не будет, что тогда, в детстве, у меня было «нервное расстройство». Но в девятнадцать лет это случилось опять. Сами понимаете, комиссар, эта история не из веселых, не из тех, какие выдумывают, чтобы похвастаться. Это несчастье, я два раза пыталась покончить с собой. Но один психиатр в Кане научил меня с этим жить. Жить с мыслью, что я могу увидеть Адское Воинство. Эта мысль тяготит меня, раздражает, но не препятствует нормальному существованию. Как вы думаете, можно попросить еще миндаля?
— Конечно можно, — сказал Адамберг и знаком подозвал официантку.
— Но это будет не слишком дорого?
— Счет оплатит полиция.
Лина рассмеялась, помешивая ложечкой свой кофе:
— А еще говорят, полиция не любит миндальничать!
Адамберг непонимающе уставился на нее.
— Раз полиция оплатит миндаль, который я съем, значит она со мной миндальничает. То есть проявляет ко мне снисхождение. Это я так пошутила.
— Ах да, конечно, — улыбнулся Адамберг. — Извините, до меня не сразу дошло. Мы могли бы сейчас продолжить разговор о вашем отце? Известно, кто его убил?
— Нет. Убийцу так и не нашли.
— Но кого-нибудь подозревали?
— Конечно.
— Кого?
— Меня, — с улыбкой сказала Лина. — Когда он заорал, я побежала наверх и увидела, что он лежит у себя в комнате, весь в крови. Мой брат Иппо, ему тогда было только восемь лет, увидел меня с топором в руках и сказал об этом жандармам. Он не хотел ничего плохого, просто ему задавали вопросы, а он отвечал.
— Как у вас в руках оказался топор?
— Подобрала с пола. Жандармы подумали, что я вытерла ручку, потому что не нашли там никаких отпечатков, кроме моих. Но в конце концов, когда за меня вступились Лео и граф, они оставили меня в покое. Окно в комнате было открыто, и убийце ничего не стоило сбежать. Моего отца не любили, так же как Эрбье. Каждый раз, когда он впадал в ярость, люди говорили, что это пуля ворочается у него в голове. В детстве я не понимала, что это значит.
65 
