70 
— Но вы же верите в Воинство, — заметил Данглар, жестом попросив у него разрешения налить себе еще капельку портвейна, который был просто-таки ужасной гадостью.
— Мы знаем, что Лина видит Воинство, это совсем другое дело. Она его видит, она правда его видит. Но мы не верим в знаки дьявола и прочую чушь.
— Однако верите в то, что мертвецы скачут на конях по Бонвальской дороге.
— Майор Данглар, — сказал Ипполит, — если мертвые возвращаются, это не значит, что их послал Бог или дьявол. Кроме того, их Владыка — Эллекен. А не дьявол.
— Верно, — поддержал его Адамберг: он не хотел, чтобы Данглар затевал спор о Воинстве, которое видела Лина.
Уже несколько минут комиссар едва прислушивался к разговору. Он был занят тем, что безуспешно пытался прочесть собственную фамилию задом наперед.
— Отец очень стыдился моих шестипалых рук. Надевал на меня рукавицы, просил меня есть, поставив тарелку на колени, чтобы не класть руки на стол. Ему было противно на них смотреть, он считал позором для себя, что заделал такого сына.
И снова лица братьев осветились улыбкой, словно эта печальная история с лишними пальцами казалась им очень забавной.
— Рассказывай, — попросил Антонен, обрадованный тем, что сможет еще раз послушать такую замечательную историю.
— Однажды вечером, когда мне было восемь лет, я положил на стол руки без рукавиц, и отец жутко разозлился, это было пострашнее, чем гнев Эллекена. Он схватился за топор, тот самый, которым впоследствии его разрубили пополам.
— Это у него пуля повернулась в голове, — вдруг вмешалась мать, и голос ее прозвучал жалобно.
— Да, мама, конечно, это из-за пули, — с некоторым раздражением перебил ее Ипполит. — Он поймал меня за правую руку и отрубил шестой палец. Лина говорит, я упал в обморок, мама страшно закричала, весь стол залило кровью, и мама набросилась на него. Потом он взял левую руку и отхватил другой палец.
— Это пуля повернулась.
— Со страшной силой повернулась, мама, — сказал Мартен.
— Мама взяла меня на руки и побежала в больницу. Я бы истек кровью по дороге, если бы нас не увидел граф. Он ехал мимо, возвращался с шикарной вечеринки, очень шикарной, верно я говорю?
— Очень шикарной, — подтвердил Антонен, надевая рубашку. — Он взял с собой маму и Иппо и понесся на предельной скорости, вся его чудесная машина была в крови. Граф добрый, вот что я хочу сказать, и Свита никогда его не схватит. Он каждый день возил маму в больницу к Иппо.
— Доктор зашил ему руку кое-как, — с обидой произнес Мартен. — Сейчас, если удаляют шестой палец, это почти незаметно. Но Мерлан — он тогда уже там работал — не врач, а придурок. Он изуродовал ему руки.
— Ничего, Мартен, переживу, — сказал Ипполит.
— Мы к Мерлану не ходим; если надо к доктору, ездим в Лизьё.
— Некоторые люди, — продолжал Мартен, — удаляют у себя шестой палец, а потом жалеют об этом всю жизнь. Они уверяют, что вместе с этим пальцем утратили самих себя. А вот Иппо говорит, что совсем не страдает. В Марселе одна девушка забрала свои пальцы из больничной помойки и хранит дома в баночке. Представляете? Мы думаем, что мама сделала то же самое, только не хочет нам говорить.
— Идиот, — коротко сказала мать.
Мартен вытер руки тряпкой и повернулся к Ипполиту все с той же ободряющей улыбкой.
— Расскажи, что было дальше, — попросил он.
— Ну пожалуйста, — настаивал Антонен.
— Может быть, и не стоит, — предостерегающе заметила Лина.
— Угребмада, онжомзов, ен ястиварноп. Все-таки он полицейский.
— Он говорит, вам, возможно, не понравится, — перевела Лина.
— Гребмада — это моя фамилия?
— Да.
— Похоже на сербский язык. Кажется, меня там называли как-то вроде этого.
— У Иппо раньше была собака, — сказал Антонен. — Его собственная, и ничья больше. Они никогда не расставались, я даже ревновал Иппо к этому псу. Его звали Шарик.
— Он его так замечательно выдрессировал.
— Рассказывай, Иппо.
— Однажды, через два месяца после того, как отец отрубил мне пальцы, он наказал меня — поставил в угол. Это было в тот вечер, когда он заставил Мартена съесть все, что накопилось в ножке стола, и я заступился за Мартена. Я знаю, мама, это пуля тогда повернулась.
— Да, мой дорогой, повернулась.
— Много раз повернулась вокруг своей оси, мама.
— Иппо забился в угол, — продолжала рассказ Лина, — обнял Шарика и прижался к нему лицом. А потом шепнул что-то ему на ухо, пес вскочил как бешеный, прыгнул на отца и вцепился ему в горло.
70 
