Маленькая женщина вошла вслед за Вейренком и с инстинктивным почтением взглянула на громадную Ретанкур. А та ловко обернула птицу влажной тряпочкой. Чуть позже, сказала она Вейренку, надо будет заняться лапами, попробовать извлечь из них веревку. Оказавшись в широких ладонях Виолетты Ретанкур, голубь не шевелился. Он проявлял полную покорность, как сделал бы любой другой на его месте, проникнутый неясной тревогой и в то же время восхищением.
Женщина, немного успокоенная, зашла в кабинет Адамберга и села на стул. Она была такая хрупкая, что заняла только половину сиденья. Вейренк, усевшись в углу, разглядывал кабинет, который когда-то был ему так знаком. До принятия решения оставалось три с половиной часа. Впрочем, вопреки теории Адамберга, решение было уже принято, но он его еще не знал. Проходя через большую общую комнату, он поймал на себе враждебный взгляд Данглара, который рылся в бумагах. Данглар не любил не только его стихи, но и его самого.
III
Женщина наконец согласилась назвать свою фамилию, и Адамберг записал ее на первом попавшемся листке бумаги: эта небрежность посетительнице не понравилась. Похоже, комиссар вовсе не собирался заниматься ее делом.
— Валентина Вандермот, — повторил комиссар: он с трудом запоминал новые слова, особенно имена собственные. — И вы приехали из Ардебека.
— Из Ордебека. Это в департаменте Кальвадос.
— И у вас трое детей?
— Четверо. Три сына и дочь. Я вдова.
— Что случилось, мадам Вандермот?
Женщина опять открыла сумку и достала номер местной газеты. Слегка подрагивающими руками она развернула газету и положила на стол.
— С этим человеком беда случилась. Он исчез.
— Как его зовут?
— Мишель Эрбье.
— Это ваш друг? Или родственник?
— О нет. Совсем наоборот.
— Как это понять?
Адамберг терпеливо ждал ответа, для которого ей, очевидно, нелегко было подобрать слова.
— Я его ненавижу.
— А-а, очень хорошо, — сказал он и заглянул в газету.
Пока Адамберг вчитывался в коротенькую заметку, женщина бросала беспокойные взгляды, изучая стену то справа, то слева; никакой разумной причины для этого придирчивого осмотра Адамберг подыскать не мог. На женщину опять напал страх. Она боялась всего. Боялась города, боялась людей, боялась, что ее будут осуждать, боялась его. Адамберг все еще не понимал, почему она проделала такой долгий путь, чтобы поговорить с комиссаром полиции о Мишеле Эрбье, если она его ненавидела. Этот человек, пенсионер, страстный охотник, однажды уехал из дому на мопеде — и пропал. Через неделю после исчезновения жандармы решили осмотреть дом. Два морозильника, обычно набитые всевозможной дичью, были пусты, их содержимое валялось на полу. Больше там ничего не обнаружили.
— Я не могу в это вмешиваться, — извиняющимся тоном произнес Адамберг, отдавая ей газету. — Если этот человек исчез, его делом, как вы понимаете, должна заниматься местная жандармерия. И если вы что-то знаете, вам надо говорить с ними.
— Это невозможно, месье комиссар.
— У вас сложные отношения с местной жандармерией?
— То-то и оно. Вот почему викарий назвал мне вашу фамилию. Вот почему я решилась на эту поездку.
— А о чем вы, собственно, собирались мне рассказать, мадам Вандермот?
Женщина пригладила свою цветастую блузку, опустила голову. Когда на нее не смотрели, ей было легче говорить.
— О том, что с ним случилось. Или случится. Он либо уже умер, либо скоро умрет, если мы ничего не предпримем.
— По всей видимости, этот человек просто уехал, раз мопеда нет на месте. Не знаете, он взял с собой вещи?
— Ничего не взял, только одно ружье. У него их много.
— Ну, так он через какое-то время вернется, мадам Вандермот. Вы же знаете, мы не имеем права объявлять в розыск взрослого человека, если он не дает о себе знать всего несколько дней.
— Он не вернется. А если мопеда нет, это ничего не значит. Мопед нарочно забрали, чтобы его никто не искал.
— Вы говорите так потому, что ему угрожали?
— Да.
— У него есть враг?
— Матерь Божья, у него самый страшный враг, какой только может быть, комиссар.
— Вы знаете его имя?
— О господи, это имя, которое мы не должны произносить.
Адамберг вздохнул, не столько из жалости к себе, сколько из сочувствия к ней.
— По-вашему, Мишель Эрбье спасся бегством?