— Вперед-назад… — монотонно считает учительница. — Активнее ногами…
Куда уж активнее? Я их и так уже не чувствую. К тому же постоянно путаю право и лево и норовлю заехать локтем Эду в ухо.
— Чарльстон, чарльстон… — бодро квакает ритмичная музыка.
Парни в кожаных штанах во все глаза пялятся на нас. Уроки танцев здесь обычное дело. Но днем. И по словам Гейнор, обычно желают научиться танцевать сальсу. Чарльстон никто не заказывал лет пятнадцать. Она впечатлена нашим выбором.
— Степ и кик… трясите руками… Прекрасно!
Я трясу руками так, что они того и гляди оторвутся, а платье вот-вот соскочит с плеч. Эд старательно вихляет коленями. Он слишком сосредоточен, чтоб перекинуться хоть словом. Зато у него выходит гораздо лучше, чем у меня. Кто бы мог подумать.
Счастливая Сэди выкаблучивается рядом. Что она только не выделывает! Учительница ей и в подметки не годится. Ноги и руки моей двоюродной бабули так и мелькают, а дыхание даже не сбилось. Впрочем, есть ли дыхание у привидений?
— Чарльстон, чарльстон…
Сэди ловит мой взгляд, расплывается в улыбке и в экстазе закидывает голову. Похоже, давненько она так не зажигала. А я настоящая свинья. Все, отныне каждый вечер отплясываем чарльстон. И наслаждаемся прочими радостями двадцатых.
Вот только в боку колет все сильнее. Тяжело дыша, я ковыляю к краю танцпола. Самое время Эду потанцевать с Сэди. Без меня. Только они вдвоем. Вот тогда удовольствие будет полным.
— Ты жива? — Он спешит за мной.
— Едва… — Я вытираю пот со лба. — Адская работенка.
— У вас отлично получается! — хлопает в ладоши Гейнор. — Вы очень многообещающая пара. И многого можете добиться. Ну что, до следующей недели?
— Э-э… возможно. Я позвоню, хорошо?
— Не буду выключать музыку. Можете еще потренироваться. — И балетной походкой она упархивает прочь.
Я смотрю на Эда:
— Да ты совсем не выдохся. Потанцуй один, а я посмотрю.
— С ума сошла?
— Это так забавно. У тебя здорово выходит. А я поучусь…
Эд зыркает на меня, но возвращается на танцпол.
— Сэди, — шепчу я, — чего ты ждешь? Он готов.
Эд начинает вихлять ногами, трясти руками, Сэди не отстает. Она на седьмом небе. Ее руки лежат на его плечах, браслеты сверкают под лампами, шляпка подскакивает. Они выглядят словно пара из старомодного фильма…
— Нет, так не пойдет, — вдруг останавливается Эд. — Без партнерши плохо. — И сквозь Сэди он шагает ко мне.
Двоюродная бабушка расстроена. Полными слез глазами она смотрит ему вслед. Как жаль, что он не может ее увидеть и оценить…
— Прости, — шепчу я Сэди, когда Эд вытаскивает меня на танцпол. — Я не хотела.
Мы какое-то время танцуем, а потом возвращаемся за столик. Настроение у меня прекрасное, да и Эд, похоже, на время забыл о своей хандре.
— Ты веришь в ангелов-хранителей? — вдруг спрашиваю я. — В привидения?
— Нет, разумеется. Их не существует. А ты разве веришь?
Я наклоняюсь к нему поближе:
— А вдруг прямо в этой комнате находится влюбленный в тебя по уши ангел-хранитель?
Эд оглядывается.
— Ты имеешь в виду тех жиголо?
— Нет, конечно, — смеюсь я. — Ладно, проехали.
— А знаешь, это действительно была отличная идея. — Он залпом выпивает вино и улыбается. Настоящей, не вымученной улыбкой.
— Да, замечательно повеселились.
— Не ожидал такого окончания вечера. Не каждый день такое случается. — Он вскрывает пакет с орешками и предлагает мне.
Да, выглядит Эд сейчас явно получше, вот только складка между бровями так до конца и не разгладилась. Ничего удивительного. У него есть повод для расстройства. Более чем серьезный. Должно быть, он расслабился впервые за несколько месяцев.
— Послушай, Эд, предлагаю как-нибудь совершить набег на достопримечательности. Надо все-таки тебе посмотреть Лондон. Город ни в чем не виноват. А я буду твоим гидом. Случаются же у тебя выходные?
— Давай. — Он, кажется, искренне тронут. — С удовольствием.
— Вот и отлично! Значит, созвонимся или спишемся.
Мы улыбаемся друг другу, и я, внутренне содрогаясь, допиваю коктейль — редкостная гадость, которую потребовала заказать Сэди.
Эд бросает взгляд на часы:
— Пошли?
Я оглядываюсь на танцпол. Сэди продолжает отплясывать без малейших признаков усталости. Понятно, почему в двадцатые годы девушки были такими тощими.