Гоните деньги, а то будет хуже. Всех благ.
Ответное заявление Макса – мол, требуемую сумму невозможно собрать в столь короткий срок – было категорически опровергнуто публикацией в «Дублин ивнинг мейл», утверждавшей, что он располагает ликвидными средствами в полмиллиона фунтов, которые можно снять со счета в течение суток. Заплаканная Элизабет Вудбид, матушка Джулиана и некогда любовница моего приемного отца, выступила по телевидению, умоляя похитителей отпустить ее сына. На шее у нее висел массивный медальон, и кое-кто из наших одноклассников высказал жуткое предположение, что в нем-то и хранится отрезанный мизинец.
Через три дня пришла новая посылка, которую ночью оставили на крыльце дома Вудбидов, но теперь ее вскрыли в присутствии полиции. Внутри лежал большой палец с правой руки Джулиана. Макс снова отказался платить, и тогда в моей комнате, официальном месте паломничества неравнодушных к ситуации, собралась группа желающих доискаться причин этакой черствости.
– Ну и скупердяй! – сказал Джеймс Хоган, несоразмерно высокий парень, по уши влюбленный в актрису Джоан Вудворд, которой он уже больше года писал безответные письма. – Сына увечат, а ему хоть бы хны!
– Не так уж он изувечен, – возразил Джаспер Тимсон, завзятый аккордеонист из соседней комнаты, который досаждал мне тем, что постоянно искал повод пообщаться с Джулианом с глазу на глаз. Однажды я застал их в нашей комнате: на кровати Джулиана они сидели рядышком, пили водку и так безудержно хохотали, что моя ревность чуть не спровоцировала драку. – Вполне можно прожить с девятью пальцами на ногах и девятью на руках.
– Дело не в том, можно прожить или нельзя. – Я был готов врезать Джасперу, если не перестанет нести безмозглую чушь. – Представь, как ему страшно. И больно.
– Он крепкий парень.
– Ты его совсем не знаешь.
– А вот и знаю.
– Не знаешь. Он не твой сосед.
– Я знаю, что такие парни искусственное дыхание делают взасос.
– Заткнись, Тимсон!
– Да пошел ты! Чего раскудахтался, словно заполошная женушка?
– Вы обратили внимание, что сначала они отрезали маленький палец, а потом большой? – спросил Джеймс. – Интересно, у него член длиннее большого пальца?
– Гораздо длиннее, – машинально сказал я, и все на меня вытаращились, удивленные моей осведомленностью в столь интимной сфере. – Мы ведь живем в одной комнате. – Я слегка покраснел. – И потом, член всегда больше пальца.
– У Питера меньше, – сообщил Джаспер, имея в виду своего соседа Питера Трефонтена, о чьем странно кривом инструменте Джулиан поведал в тот роковой вечер в баре «Палас». – А он все равно по комнате разгуливает голышом, словно есть чем гордиться.
Третья посылка пришла ровно через неделю после похищения и была еще страшнее – в коробке лежало правое ухо Джулиана. На обороте открытки фирмы Джона Хайнда (на фоне болотистого пейзажа Коннемары два рыжеволосых ребенка стоят по бокам ослика, груженного торфом) было написано:
Теперь он копия своего папаши.
Это последнее придупреждение.
Не будет денег, пришлем его башку.
Кумекайте, хороших выходных.
Вновь собрали пресс-конференцию, на сей раз в отеле «Шелбурн», но теперь, когда Джулиан лишился трех частей тела, прежнее сочувствие к Максу испарилось бесследно. Журналисты выражали мнение всей страны, считавшей, что для Макса деньги дороже родного сына; народ так взбаламутился, что в Ирландском банке открыли счет для пожертвований на выкуп ребенка. Уже набралась почти половина нужной суммы. Я очень надеялся, что сбором средств руководит не Чарльз.
– В последнее время я слышу много критики в свой адрес. – Макс, нарочно явившийся в галстуке под британский флаг, сидел прямо, будто штык проглотил. – Но скорее ад остынет, чем из денег, заработанных тяжким трудом, я хоть пенни отдам республиканским мерзавцам, считающим, что похищение и пытки подростка способствуют их делу. Если пойти у них на поводу, эти деньги они потратят на винтовки и гранаты, которые применят против английских войск, совершенно законно оккупировавших территорию только к северу от границы, но хорошо бы и на юге. Вы можете раскромсать моего сына на кусочки и прислать их мне в сотне пакетов, я все равно не уступлю вашим требованиям, – опрометчиво заявил он, видимо отклонившись от заготовленного сценария. Потом долго молчал, перекладывая бумаги на столе, и наконец сказал: – Я, конечно, не хочу, чтобы это произошло. Я говорю метафорически.