Олив постепенно стала относиться к ней лучше.
– Вы не такая, как здешние секретарши, – призналась она. – Их ничто, кроме мужчин и косметики, не интересует.
Они вместе посмеялись.
– А что вас интересует? – спросила Лаки, стараясь втереться к ней в доверие.
– Я горжусь тем, что я – лучшая секретарша, какая только была у мистера Столли. Вы же знаете, мы, англичанки, очень преданы своей работе.
– Давно вы у него работаете?
– Пять лет, – ответила Олив с гордостью – И он меня ценит. Подарил машину на Рождество.
– Машину! Просто замечательно!
– Да. Мистер Столли – хороший хозяин.
Все попытки узнать, каков же мистер Столли как человек, ни к чему не привели. Олив верноподданно держала рот на замке. Особо раздражающее свойство англичан.
Лаки умудрилась довольно интересно провести выходные, хотя и здорово подустала. Вечером в пятницу она улетела в Лондон, куда прибыла в субботу в полдень. Остаток дня и воскресное утро она провела с Роберто. Затем на «Конкорде» улетела в Нью-Йорк, и уже оттуда – в Лос-Анджелес.
Ей надо отвлечься, да и Роберто был в восторге от ее приезда. Они катались на лодке в Гайд-Парке, потом ели гамбургеры в кафе «Хард-Рок», зашли в магазин игрушек и посмотрели фильм.
Бобби просто великолепен. В свои шесть с половиной лет он вылитый маленький Джино. Такие же черные глаза и волосы, такая же упругая походка, тот же острый ум.
– Я скучаю по тебе, мам, – сказал он ей на прощание.
– Ты будешь со мной все лето, – пообещала она, обнимая его. – Мы поедем в Калифорнию и будем все вместе жить в большом доме у моря. Ты, Ленни, Бриджит и я. Договорились, малыш? Как тебе это нравится?
Он молча кивнул, и Лаки уехала, оставив его с нянькой и двумя постоянными телохранителями. Печально, что жизнь Роберто проходила под охраной, но после похищения она не могла рисковать. В конце концов, все складывалось не так уж плохо. Ему нравилась школа, свою няньку Чичи, хорошенькую девушку с Ямайки, ухаживавшую за ним с младенчества, он просто обожал.
В Лос-Анджелес Лаки вернулась в полной боевой готовности. Воскресным вечером позвонила Ленни в Акапулько.
– Как сделка? – спросил он.
– Да медленно продвигается, – ответила она, подготавливая его к дальнейшей отсрочке. – Ты же знаешь, какие они, эти японцы.
– Весело проводишь время?
– Без тебя? Ужасно!
– Эта дерьмовая картина.
– Ты это уже семь тысяч раз говорил.
– Можно и в семь тысяч первый повторить.
– Я люблю тебя, Ленни, – сказала она проникновенно, испытывая непреодолимое желание оказаться рядом с ним.
– Докажи.
– Как?
– Бросай сделку и садись на ближайший рейс.
– Ты когда-нибудь слышал такое слово – терпение?
– Я стараюсь.
– Продолжай стараться.
Все неприятности забудутся, стоит ему узнать, что она купила студию. Вот уж когда он пожалеет о своих постоянных упреках.
Сегодня, в понедельник утром, стоя перед Германом, Лаки готова действовать.
– Мистер Пантер желает поговорить с вами, – объявил он, едва она появилась на пороге.
– В самом деле? Почему?
– Не знаю.
День выдался особенно жарким. Лаки с отвращением поправила парик. Маскарад был еще неприятнее после двух дней свободы. Она плюхнулась на стул и позвонила Эйбу.
Трубку сняла Инга. Тон резкий, враждебный.
– Кто говорит?
– Лаки Сантанджело.
– Сейчас узнаю, сможет ли мистер Пантер подойти к телефону.
– Он звонил мне, Инга. Уверена, что он подойдет.
– Увидим.
Черт бы ее подрал, эту барракуду! Через несколько секунд послышался дружелюбный, возбужденный голос Эйба.
– Ну, как дела, Лаки? Что происходит? Что это ты мне не звонишь? Ты забыла, что обещала держать меня в курсе дела?
– Мы договаривались о шести неделях, Эйб. Я не думала, что вы потребуете еженедельных отчетов.
– Мне же жутко интересно, девонька. Про все хочу знать.
– Пока я мало что узнала.
– Приходи вечером ужинать. В шесть.
– Только вы, я и Инга?
– Да, да, – подтвердил он нетерпеливо.
– Жду не дождусь, – саркастически заметила Лаки.
Как только она повесила трубку, Герман немедленно пожелал узнать, чего же хотел Эйб.
– Меня, – сухо ответила Лаки.
Бедолага Герман шутки не понял и тупо уставился на нее. Она потянулась за сигаретами и закурила.
– Они прислали финансовые документы?
Он отрицательно покачал головой.