– Нормально, – осторожно ответила Лаки.
– Гм-м… – Олив не выглядела довольной. Она предпочитала, чтобы без ее заботливого внимания все бы в офисе развалилось. – С мистером Столли нелегко.
– Я рада, что вы меня хорошо научили. По-моему, он мной доволен.
Олив, похоже, еще больше расстроилась.
– Я смогу вернуться месяца через полтора, – сухо объявила она. – Когда снимут гипс.
– Замечательно. – Лаки всячески старалась поднять ей настроение. – Все по вас соскучились.
Олив слегка воспрянула духом.
– А как мистер Стоун? Разве вы не должны к нему вернуться?
– Я говорила об этом с мистером Столли. Он считает, что мне лучше остаться здесь. Мистер Стоун не возражает. Он продлил свой отпуск.
Еще немного поболтав, Олив ушла. Позднее Лаки заметила ее в столовой, обедающей вместе с Гарри Браунингом. Лаки от души понадеялась, что Эйб уже переговорил с Гарри, предупредив, чтобы тот не болтал.
Осталась всего неделя. Лаки казалось, что подходит к концу ее длительное тюремное заключение. Приходилось удивляться, как люди так живут изо дня в день, из месяца в месяц. Как позволяют помыкать собой грубому начальнику. Терпят всяческое хамство от тех, кто приходит в офис. Мирятся с грубыми замечаниями и приставаниями мужчин. И это притом, что она постаралась выглядеть как можно менее привлекательной. Один Бог знает, что приходится выдерживать другим девушкам – секретаршам в мини-юбках, блузках с глубоким вырезом и длинными белокурыми волосами.
А может, им нравится? Может, им уже так промыли мозги, что они принимают приставания развязных женатых мужчин как комплимент?
Эдди Кейн не появлялся на работе почти целую неделю. Лаки решила навестить Бренду и Ярко-красные Ногти, его двух верных секретарш, охранявших офис, и выяснить, в чем дело.
Теперь, когда она официально считалась личной секретаршей Микки Столли, большинство знали ее в лицо.
Как обычно, Бренда рассматривала журналы, а Ярко-красные Ногти болтала в углу по телефону о чем-то своем.
– Мистер Кейн пришел? – спросила Лани. – Мы его давно не видели. Мистер Столли интересуется.
– Заболел, – ответила Бренда.
– Грипп, – добавила Ярко-красные Ногти, прикрыв трубку рукой.
Лаки прикинула, что же могло случиться: или его измордовали мальчики Карло Боннатти, или это некий промежуточный этап, когда он пытается достать миллион долларов.
– Было бы неплохо, если бы вы сообщили нам, когда он вернется, – велела Лаки деловым тоном.
Бренда опустила журнал. На лице у нее появилось хитрое выражение.
– Можно вас кое о чем спросить?
Ярко-красные Ногти положила трубку и бросила на Бренду предупреждающий взгляд.
– О чем? – поинтересовалась Лаки.
– Мы тут удивлялись, – начала Бренда воинственно.
– Она удивлялась, – вмешалась Ярко-красные Ногти.
– Кончай! – огрызнулась Бренда. – Ты удивлялась не меньше меня.
– Нельзя ли ближе к делу? – вежливо попросила Лаки.
– Как так вышло, что вы выскочили неизвестно откуда и сразу ухватили такое важное место? – Бренда с обидой смотрела на нее.
«Какого черта, – подумала Лаки. – Если она один раз выйдет из роли, только раз, что случится?» Искушение слишком велико.
– Я переспала с боссом, – ответила она с серьезной миной. И вышла.
У Бренды и Ярко-красных Ногтей отвисли челюсти.
Как обычно, Абигейль велела Табите поехать с ней к деду. И, как обычно, Табита вся изнылась. Но Абигейль настояла на своем.
– Поедешь со мной, нравится тебе это или нет, – решительно заявила она.
– Я поеду, но мне это не нравится, – огрызнулась Табита, надув губы.
– Вот что, дочка, – произнесла Абигейль торжественно, – пора бы тебе научиться уважать свою мать. Мне не нравится твое поведение.
– Ради бога! – отрезала Табита с отвращением. – Не начинай разыгрывать из себя мамочку. Немножко поздно.
Абигейль с удивлением воззрилась на дочь. Тринадцать лет, а язык похлеще, чем у папаши.
Инга получила столько же удовольствия от их визита, сколько и они.
– Входите, – пригласила она угрюмо и ушла, предоставив заботиться о себе самих.
Они нашли Эйба на открытой террасе в окружении газет, журналов и орущего телевизора.
Верная своему долгу, Абигейль поцеловала Эйба в щеку. Табита послушно последовала ее примеру.
– Еще один месяц улетел? – поинтересовался Эйб, щурясь на солнце.
– Не поняла, – сказала Абигейль.