56 
— Да, — сказал Гарольд наконец, — только я не верил ничему. То есть кое-чему, конечно, верил… но чтобы в таких масштабах — то, что Сакс рассказал нам.
— Как можно было не верить?
— Наверное, я просто не хотел.
— Вот именно. — И потом у нее невольно вырвалось: — А ведь спорю на что угодно, мы не слышали еще и половины всего.
— Почему ты так говоришь? Ты как будто довольна собой.
— Возможно, что и так. Я оказалась права, хотя много лет мои слова отметались как бессвязный лепет. Отметаются до сих пор, — сказала Фрэнсис.
Теперь была его очередь прийти в уныние. Но она продолжала:
— Я не соглашалась с Джонни. Только в самые первые дни, а потом…
Она не договорила то, что уже висело на кончике языка: «Когда Джонни вернулся из Испании». Ведь он не ездил туда. И она не сказала другое: «Когда я увидела, какой он лживый лицемер». Потому что лжецом его назвать нельзя. Джонни верил каждому своему слову.
— Меня увлекла вся эта романтика. Мне было девятнадцать. Но долго это продлиться не могло.
Гарольду не нравилось то, что он слышал, очень не нравилось, и Фрэнсис замолчала, прижалась к нему. Его боль причиняла боль и ей, они уже настолько сблизились.
Они долго лежали в полудреме. За окном уже был в полном разгаре жаркий день, с шумом проезжали машины.
— Выходит, что все было напрасно, — сказал Гарольд наконец. — Все было… ложь и болтовня. — В его голосе слышались слезы. — Бессмысленно. Столько усилий… столько людей погибло ни за что. Хороших людей. Никто не убедит меня, что они не были хорошими. — Пауза. — Не хочу делать на этом особый акцент, но ради Партии мне пришлось принести такие жертвы! И все понапрасну.
— За исключением того, что товарищ Джонни все же вдохновил тебя на великие дела.
— Не издевайся.
— А я не издеваюсь. Я хочу поставить Джонни хотя бы один плюсик. По крайней мере для тебя он сумел сделать что-то полезное.
— Я пока еще не сумел все осознать. Даже не начал.
И поэтому они лежали рядом на кровати, пока Гарольд прощался со своими мечтами — с такими дорогими ему, заветными мечтами. Фрэнсис думала: «Может, я и вправду очень эгоистична, как утверждает Джонни. Гарольд сейчас думает о золотом будущем человечества, отложенном только что на неопределенное время, а я думаю только о том, что было вычеркнуто из моей жизни». Боль от осознания потери была невыносима. Сладкое теплое тело мужчины, спящего в ее объятиях, его губы на ее щеке, нежная увесистость мужских яичек, восхитительная гладкость…
— Пойдем позавтракаем, — предложил Гарольд. — А то я боюсь, что расплачусь.
Они в молчании съели завтрак в маленькой гостиничной столовой и вышли на улицу. Кладбище в дневном свете выглядело заброшенным и непривлекательным. Чудо прошлой ночи могло с минуты на минуту превратиться в сентиментальный пафос, если они не покинут это место немедленно. И они уехали. Днем, лежа на травянистом холме, Гарольд сказал Фрэнсис, что место, где они сейчас находятся, точка посреди мягко катящихся волн пейзажа, является самой серединой Англии, ее сердцем. И потом расплакался (Фрэнсис понимала его всей душой), этот крупный мужчина расплакался, уткнувшись лицом в руку, на траве, он плакал об утраченной мечте, а она думала: «Мы так подходим друг другу, но вместе больше не будем». Это было не начало чего-то, а конец — для него. И для нее тоже: «Что я делаю здесь, в сердце Англии, с мужчиной, который рыдает не обо мне?»
В конце дня Фрэнсис попросила Гарольда высадить ее где-нибудь, откуда она могла бы взять такси, потому что появиться вместе с ним дома, перед ревнивыми, голодными глазами, она не могла. Они поцеловались, оба полные сожалений. Он посадил ее в такси, и они разъехались в разные стороны.
Фрэнсис легко взбежала по лестнице, переполняемая энергией от недавних занятий любовью, и пошла прямо в ванную, боясь, что от нее пахнет сексом. Потом она отправилась к Юлии и постучалась, и встала в дверях, ожидая пристальной инспекции — которая и состоялась. Потом, поскольку инспекция эта была не враждебной, а доброжелательной, Фрэнсис села и молча улыбнулась свекрови, и губы ее в улыбке подрагивали.
— Да, это все сложно, — сказала Юлия. По ее тону казалось, что она действительно знала, как все сложно. Она подошла к буфету, где хранились разнообразные интересные бутылки, налила коньку и принесла бокал невестке.
— От меня будет пахнуть алкоголем, — сказала Фрэнсис.
56 
