Особенно,... 
91 
Последовали полные неприятных забот дни: кормление, загаженные полы, запахи и беспокойное, надоедливое существо, которое скулило и тявкало, доводя Юлию до слез. «Как он мог?» — срывалось с ее губ не раз и не два, и, когда Вильгельм навестил Юлию, желая посмотреть, как идут дела, ее чрезмерная любезность открыла Штайну глаза на то, какую большую ошибку он совершил.
— Но, дорогая моя, это будет так полезно для тебя — ходить с ним каждый день на прогулку. Как ты его назвала? Тявка? Понятно. — И Вильгельм ушел, страшно разобидевшись, так что теперь Юлии придется тревожиться еще и о нем.
Терьер, чувствуя, что хозяйка ненавидит его, нашел дорогу к Колину, а тот полюбил забавную собачонку — она смешила его. Тявка был переименован в Злюку, потому что этот миниатюрный зверек рычал и подпрыгивал, защищая себя, и скалил угрожающе челюсти величиной со щипчики для сахара из сервиза Юлии. У него были лапки как комочки ваты, глаза как блестящие семечки папайи и хвостик — завиток серебристого шелка. Злюка повсюду ходил за Колином. Вот так собака, которая изначально предназначалась Юлии, стала полезной для Колина, который не умел заводить друзей, ходил гулять в одиночку и слишком много пил. Не то чтобы пьянствовал, но все же Фрэнсис рискнула сказать сыну, что ее это беспокоит. Он вскинулся: «Мне не нравится, когда за мной шпионят». На самом же деле Колина угнетало осознание того, что ему приходится жить за счет бабушки и матери. Он написал два романа, которые, как он сам понимал, ничего из себя не представляли, и работал над третьим, имея в качестве ментора Вильгельма Штайна. Колина порадовал тот факт, что старший брат тоже вернулся на положение иждивенца. Хорошо сдав экзамены, Эндрю снял жилье вместе с несколькими начинающими юристами, но потом решил, что хочет заняться международным правом, и вернулся домой, чтобы пройти двухгодичный курс обучения в Оксфорде.
Сильвия стала ординатором — гораздо раньше, чем большинство ее сверстников, — и работала сутками. Когда она все-таки добиралась домой, то в состоянии транса поднималась по лестнице, не видя никого и ничего, и засыпала, еще не дойдя до кровати. Она могла проспать десять-двенадцать часов, потом принимала ванну и снова уходила. Зачастую она даже не заходила поздороваться с Юлией, что уж говорить о поцелуе на ночь.
Но было и кое-что еще. Отец Сильвии, ее родной отец, товарищ Алан Джонсон, умер и оставил дочери деньги, довольно большую сумму. Об этом сообщалось в официальном извещении от юриста, которое сопровождало предсмертное письмо отца, написанное, судя по всему, в состоянии опьянения. Джонсон писал, что под конец жизни понял, что единственным его достижением является она, Тилли. «Ты — мое наследие миру». Собственно наследство он, очевидно, считал лишь презренным материальным довеском. Сильвия не могла припомнить, чтобы виделась с отцом хоть раз.
Она забежала к Юлии, чтобы сообщить новость и сказать: «Вы были очень добры ко мне, но больше я не нуждаюсь в подачках». Юлия только сжала руки и вздрогнула, как будто Сильвия ударила ее. Бестактность была вызвана усталостью, Сильвия была сама не своя. Ее организм не был создан для длительного перенапряжения и физических нагрузок, она все еще оставалась очень худенькой, большие голубые глаза почти всегда были красноватыми от недосыпа. И ее мучил кашель.
Вильгельм встретил как-то на лестнице Сильвию, которая поднималась к себе после недели в больнице, и попросил врачебного совета насчет Юлии, но девушка ответила: «Извините, гериатрией я еще не занималась», — и протиснулась мимо него, стремясь поскорее очутиться в кровати.
Юлия слышала их краткий разговор, потому что стояла в этот момент на верхней площадке. Гериатрия. Она вспоминала, думала, страдала; в ее параноидальном состоянии (по-иному ее состояние не назвать) все воспринималось как враждебность. Ей казалось, что Сильвия настроена против нее.
Сильвия прочитала письмо юриста в тот самый момент, когда хотела спать как пленник, которого пытали лишением сна, или как мать, измученная беспокойным младенцем. Она спустилась к Филлиде с письмом в руке. Мать встретила ее в кимоно, расшитом астральными знаками, и саркастическим:
— Чем обязана чести видеть…
— Мама, он тебе оставил денег? — перебила Сильвия Филлиду.
— Кто? О чем ты говоришь?
— Мой отец. Он оставил мне деньги.
Тут же лицо Филлиды взорвалось яростью, и Сильвия поморщилась:
91 
