Особенно,... 
121 
— В садике, — объявляет Виолетта. — Джосайя сказал Тайше, что люди, похожие на нее, раньше носили цепи и что в своей истории они были рабами.
— Мы обсудим это позже, — говорит Мика. — Ладно, Ви? Это не то, о чем стоит говорить сейчас.
— Все хорошо, — говорю я, хотя чувствую напряжение в комнате, как будто кто-то выкачал отсюда весь кислород. — Ты знаешь, что такое раб?
Виолетта отрицательно крутит головой.
— Это когда кто-то принадлежит кому-то другому.
Я наблюдаю, как маленькая девочка обдумывает мои слова.
— Как домашнее животное?
Кеннеди прикасается к моей руке.
— Вы не должны этого делать, — тихо говорит она.
— Вам не кажется, что однажды мне уже пришлось это сделать? — Я снова смотрю на ее дочь. — Вроде как домашнее животное, но и не совсем так. Давным-давно люди, которые выглядят так, как ты и твои мама с папой, нашли на земле место, где жили люди, похожие на меня, на Эдисона и на Тайшу. И мы занимались там такими прекрасными вещами — строили дома, готовили пищу, создавали что-то из ничего, — что они захотели, чтобы и в их странах было что-то такое же. Поэтому они привезли к себе таких людей, как я, даже не спросив у них разрешения. У нас не было выбора. Так что раб — это просто тот, у кого нет выбора в том, что он делает или что делают с ним.
Виолетта кладет карандаш и задумчиво хмурит лоб.
— Мы были не первыми рабами, — говорю я ей. — Про это рассказывается в книге, которая мне очень нравится. Она называется Библия. Египтяне сделали еврейский народ рабами, и те построили им из камней храмы, похожие на огромные треугольники. Они смогли превратить еврейский народ в рабов, потому что у египтян была сила.
В конце концов Виолетта, как любой четырехлетний ребенок, плюхается на свое место рядом с моим сыном.
— Давай лучше раскрашивать Рапунцель, — заявляет она, но вдруг задумывается. — То есть, — поправляется малышка, — ты хочешь раскрашивать Рапунцель?
— Давай, — соглашается Эдисон.
Может быть, кроме меня, никто этого не замечает, но, пока я объясняла, он снял цепочку с шеи и сунул в карман.
— Спасибо, — искренне говорит Мика. — Это был идеальный урок по истории Черных.
— Рабство — это не история Черных, — замечаю я. — Это история всех.
Включается таймер, и Кеннеди встает. Когда она уходит в кухню, я бормочу что-то насчет помощи ей и иду следом. Она оборачивается, щеки ее горят.
— Простите, простите меня, Рут.
— Не извиняйтесь. Она же еще ребенок. Она пока не знает, как правильно.
— Ну, я бы никогда не смогла ей объяснить так хорошо.
Я смотрю, как она вынимает из духовки лазанью.
— Когда Эдисон однажды пришел из школы и спросил, были ли мы рабами, ему было примерно столько же, как Виолетте сейчас. И меньше всего мне хотелось вести с ним такие разговоры и заставлять его чувствовать себя жертвой.
— На прошлой неделе Виолетта сказала мне, что хочет быть, как Тайша, потому что ей тоже нравятся бусинки на волосах.
— И что вы ей ответили?
Кеннеди медлит.
— Наверное, я все испортила. Я начала говорить, что все люди разные и что из-за этого мир такой интересный. Когда она спрашивает меня про разные расы, я превращаюсь в безмозглую рекламу колы.
Я смеюсь.
— В ваше оправдание можно сказать, что вы наверняка не говорите об этом так часто, как я. Практика — большое дело.
— А знаете, когда я была в ее возрасте, у меня в группе была своя Тайша, только звали ее Лесли. Боже, как мне хотелось быть похожей на нее! Я мечтала однажды проснуться черной. Я не шучу.
Я приподнимаю брови в притворном ужасе.
— Чтобы выбросить свой выигрышный лотерейный билет? Ну уж нет. Только не это!
Она смотрит на меня, и мы смеемся. В этот миг мы две обычные женщины, которые стоят над лазаньей и не боятся говорить открыто. В этот миг, несмотря на наши недостатки и признания, что тянутся за нами, словно шлейф за платьем, между нами больше общего, чем различий.
Я улыбаюсь, и Кеннеди улыбается, и в это короткое мгновение мы видим друг друга по-настоящему. Это начало.
Неожиданно в кухню заходит Эдисон с моим мобильником в руке.
— Что случилось? — с улыбкой спрашиваю я. — Только не говори, что тебя уволили за то, что ты сделал Ариэль брюнеткой.
— Мама, это госпожа Мина, — отвечает он. — Я думаю, тебе надо с ней поговорить.
Однажды на Рождество, когда мне было десять, я получила в подарок Черную Барби. Ее звали Кристи, и она была такая же, как куклы Кристины, за исключением цвета кожи и того факта, что у Кристины была целая обувная коробка с одеждой для Барби, а моя мама не могла позволить себе такую роскошь. Вместо этого она сделала моей Кристи целый гардероб из старых носков и кухонных полотенец. Из картонной коробки она склеила настоящий домик, и я была на седьмом небе от счастья. «Это даже лучше, чем коллекция Кристины, — сказала я маме, — потому что, кроме меня, такого домика нет ни у кого на свете». Моя сестра Рейчел, которой тогда было двенадцать, смеялась надо мной. «Называй их как хочешь, — говорила она мне, — но все это просто подделка».
121 
