Говард смотрит на меня. Я вижу, что ему очень хочется что-то сказать, но он просто кивает.
— Ты босс, — говорит он.
— Мы принимаем присяжного номер двенадцать, — сообщаю я судье.
— Я хочу дать отвод присяжному номер два, — продолжает Одетт.
Это мой черный охранник, моя идеальная десятка. Одетт знает это, именно поэтому и готова использовать против него безапелляционный отвод. Но я вскакиваю еще до того, как она успевает закончить фразу.
— Ваша честь, можно подойти? — Мы подходим к скамье. — Судья, — говорю я, — это вопиющее нарушение Бэтсона.
Джеймс Бэтсон был афроамериканцем, которого в Кентукки за кражу со взломом судило жюри, состоящее из одних белых. В ходе допроса кандидатов в присяжные прокурор использовал безапелляционный отвод против шести потенциальных кандидатов, четверо из которых были черными. Защита пыталась отстранить присяжных на том основании, что Бэтсон был судим нерепрезентативной выборкой из сообщества, но судья отказал ему, и Бэтсона признали виновным. В 1986 году Верховный суд вынес решение в пользу Бэтсона, заявив, что использование обвинителем безапелляционных отводов в уголовном деле не может основываться исключительно на расовом факторе.
С тех пор каждый раз, когда из жюри исключают черного, любой уважающий себя адвокат восклицает: «Бэтсон!»
— Ваша честь, — продолжаю я, — шестая поправка гарантирует обвиняемому право быть судимым присяжными того штата, где было совершено преступление.
— Спасибо, госпожа Маккуорри, я хорошо знаю, о чем говорится в шестой поправке.
— Я имела в виду совсем другое. Нью-Хейвен — очень разнородный округ, и жюри присяжных должно отображать эту разнородность, а сейчас это единственный черный среди четырнадцати кандидатов.
— Это что, шутка? — говорит Одетт. — Ты говоришь, что я расистка?
— Нет, я говорю, что тебе намного проще собрать жюри, выгодное обвинению, и не быть в этом уличенной из-за твоей расы.
Судья обращается к Одетт:
— Какова причина для отвода?
— Я считаю, что он слишком любит спорить, — говорит она.
— Это первая группа присяжных, — предупреждает меня судья Тандер. — Не спешите истерить из-за пустяков.
То ли из-за того, что он так открыто проявляет благосклонность к стороне обвинения, то ли из-за желания показать Рут, что я буду сражаться за нее, а может, просто из-за того, что судья употребил слово «истерить» и это заставило меня вспомнить свой стероидный выпад против него, или из-за всего этого вместе, но я расправляю плечи и хватаюсь за возможность вывести Одетт из себя еще до начала суда.
— Я требую слушания по этому вопросу, — заявляю я. — Я требую, чтобы Одетт предъявила свои записи. В этой группе были и другие любители поспорить, и я хочу знать, задокументировала ли она это качество у других присяжных.
Закатив глаза, Одетт идет на свидетельскую трибуну. Должна признать, гордости государственного защитника во мне достаточно, чтобы я получила удовольствие от вида обвинителя на этом месте. Она смотрит на меня, когда я приближаюсь.
— Вы указали, что присяжный номер два имеет склонность к спору. Вы слушали ответы присяжного номер семь?
— Конечно же, слушала.
— Как вы можете охарактеризовать его поведение? — спрашиваю я.
— Как дружелюбное.
Я смотрю в превосходные записи Говарда.
— Даже когда вы спросили его об афроамериканцах и преступности и он встал со своего места и спросил, не хотите ли вы назвать его расистом? В этом вы не усматриваете склонности к спору?
Одетт пожимает плечами:
— У него был другой тон, не такой, как у присяжного номер два.
— Кстати, как и цвет кожи, — говорю я. — Скажите, вы делали какие-либо заметки насчет склонности к спорам номера одиннадцатого?
Она заглядывает в свои записи.
— Мы спешили. Я не записываю все свои мысли, потому что это было не важно.
— Потому что это было не важно, — уточняю я, — или потому, что присяжный был белым? — Я поворачиваюсь к судье. — Спасибо, Ваша честь.
Судья Тандер обращается к обвинителю:
— Я не разрешаю этот безапелляционный отвод. Вы не втянете меня так скоро в ситуацию Бэтсона, госпожа Лоутон. Присяжный номер два остается в жюри.
Раздуваясь от гордости, я сажусь на свое место рядом с Рут. Говард уставился на меня, как на живую богиню. Не каждый день удается указать обвинителю на его место. Вдруг Рут передает мне записку. Я разворачиваю ее и читаю два простых слова: «Спасибо вам».