Особенно,... 
70 
Хелен протянула ему руку.
— Извините, что помешала вам проводить вечер.
— Вы не помешали, — сказал Куинси, сердечно сжимая её ладонь. — Я всегда вам рад.
Указав на соседний стул за столом, Хелен предложила:
— Пожалуйста, присаживайтесь.
Камердинер продолжал стоять, в уголках его глаз собрались морщинки.
— Вы же знаете, это неподобающе.
Хелен едва заметно кивнула, её улыбка стала натянутой.
— Да, но это не обычный разговор. Я боюсь… — она замолчала, слова застряли в горле, отказываясь выходить наружу. Попробовав опять, казалось, единственное, что она смогла, это в оцепенении повторить: — Я боюсь.
Куинси встал перед ней, он терпеливо смотрел на неё, подбадривая.
— У меня серьёзный вопрос, — в итоге выдавила Хелен. — И мне нужно, чтобы вы правдиво ответили. — В уголках её глаз скопились раздражающие слёзы. — И мне кажется, я уже знаю ответ, — проговорила она, — но вы бы очень помогли, если бы сказали… — Хелен замолкла, увидев, как он изменился в лице.
Плечи Куинси поникли, словно под тяжеленным грузом.
— Возможно, — предположил он, — вам и не следует спрашивать.
— Но я должна. Ох, Куинси… — виски Хелен запульсировали, когда она пристально на него посмотрела. — Альбион Вэнс мой отец?
Камердинер медленно потянулся к пустому стулу, развернул его и сел. Сцепив пальцы в замок, он опустил руки на стол и сфокусировал внимание на единственном окне на внешней стене.
— Где вы это услышали?
— Я нашла незаконченное письмо моей матери, адресованное ему.
Куинси молчал, его взгляд был отрешённым, словно он смотрел в самый дальний уголок вселенной.
— Жаль, что так случилось.
— Мне тоже. Пожалуйста, скажите мне… он мой отец?
Его внимание вернулось к Хелен.
— Да.
Она поморщилась.
— Я похожа на него? — прошептала Хелен.
— Вы не похожи ни на кого из них, — мягко сказал он. — Прекрасное и уникальное создание, со своей собственной внешностью.
— С лицом, как у кролика, — возразила Хелен и чуть не прикусила язык от такого замечания, пропитанного жалостью к себе. — Она и это написала, — досадно объяснила Хелен.
— Ваша мать была сложным человеком. Соперничала с каждой женщиной, включая и собственных дочерей.
— Она когда-нибудь любила отца?
— До последнего вздоха, — удивил он ответом.
Хелен скептически посмотрела на него.
— Но она и мистер Вэнс…
— Это была не единственная её тайная связь. И граф не всегда был ей верен. Но они по-своему любили друг друга. Когда между вашей матерью и мистером Вэнсом закончился роман, и родились вы, ваши родители возобновили отношения, — сняв очки, Куинси выловил из пиджака носовой платок и тщательно протёр линзы. — Вас принесли в жертву. Держали наверху, в детской, с глаз долой, из сердца вон.
— А мистер Вэнс? Он любил маму?
— Никто не может заглянуть в чужое сердце. Но не думаю, что он способен на такие чувства, — пожилой слуга вновь надел очки. — Будет проще, если вы сделаете вид, что ничего не знаете.
— Не могу, — ответила Хелен, упёршись локтями в стол и прижав ладони к глазам. — Мистер Уинтерборн его ненавидит.
Тон Куинси стал нехарактерно сухим для него.
— Все валлийцы к нему так относятся.
Хелен опустила руки и посмотрела на него.
— Что он сделал?
— Мистер Вэнс известный ненавистник Уэльса. Он написал брошюру, которая пользуется популярностью среди тех, кто хочет искоренить употребление валлийского языка в школах. Его идея заключается в том, чтобы насильно заставлять детей говорить только на английском, — он замолчал. — Ко всему прочему, мистер Уинтерборн испытывает к нему личную неприязнь. Не знаю, в чём дело, но это очень мерзко, он ничего не расскажет. Тема опасна, и лучше всего оставить её в покое.
Хелен ошеломлённо посмотрела на него.
— Вы предлагаете хранить всё втайне от мистера Уинтерборна?
— Вы не должны ему ничего рассказывать и всем остальным тоже.
— Но он когда-нибудь выяснит.
— Если так случится, вы сможете отрицать, что знали.
Хелен с глубоко несчастным видом покачала головой.
— Я не смогу ему лгать.
— Иногда лучше солгать во благо. И это один из тех случаев.
— Но в один прекрасный день, мистер Вэнс может прийти к мистеру Уинтерборну и всё ему рассказать. Или он может даже прийти ко мне, — в смятении, она протёрла уголки глаз. — О боже.
70 
