133 
— Послушайте, мистер Кларксон, если вы репортер…
— Репортер?
— Наш журнал не дает никаких комментариев кроме тех, что были напечатаны в нашем последнем номере. Доусон Скотт был задержан и допрошен полицией, но это была чистая формальность, поэтому его сразу отпустили. У вас еще что-нибудь, мистер Кларксон?
— Да я это все знаю, и я не репортер. Я хотел узнать, можно ли мне, гм-м… с ним разговаривать.
— А кто мешает вам с ним разговаривать?
— Ну, я подумал, раз такое дело… Это может быть небезопасно. Ну, вы понимаете?..
— Послушайте, мистер Кларксон, почему бы вам не начать с самого начала? Что у вас за проблемы с Доусоном?
— Проблемы?.. Видите ли, я как раз гулял по берегу, когда… Я гуляю дважды в день, это очень полезно для моей больной ноги, и…
— Так-так, понимаю. Дальше?..
— Ну, в общем, я гулял, а мистер Скотт подошел ко мне и заговорил. Мне он показался довольно симпатичным парнем. Мы немного поболтали о всякой всячине, а потом он спросил, не могу ли я дать ему интервью.
— Интервью? Но почему он захотел взять у вас интервью?
— Поэтому-то я вам и звоню. Я думал — вы мне скажете, в чем тут загвоздка.
— Разве сам Доусон ничего вам не сказал?
— Сказал, что он работает над статьей для журнала.
— Это действительно так. Доу… Мистер Скотт освещает процесс над Уиллардом Стронгом. Вы о нем слышали?
— Это о суде-то? А как же! У нас об этом много говорят.
— Доусон как раз и пишет о двойном убийстве, которое совершил этот человек. Если не ошибаюсь, он убил свою жену и ее любовника.
— Ага. Джереми Вессон его звали.
— Вы его знали?
— Нет, с Джереми я никогда не встречался, зато я хорошо знаю его бывшую жену. Амелия с детьми каждое лето живет в своем коттедже на острове. Мы с ней соседи, понимаете?
— Ну вот, теперь все ясно. Когда я в последний раз разговаривала с Доусоном, он сказал, что хочет взять у нее интервью.
— А зачем?
— Видите ли, мистер Кларксон, бывшие жены, как правило, являются весьма ценным источником информации. Они могут сообщить нечто такое, чего никто больше не знает. А поскольку вы хорошо знакомы с бывшей миссис Вессон, Доусон захотел побеседовать и с вами. Быть может, он надеется, что вы порекомендуете его Амалии или как ее там…
— Теперь она Амелия Нулан.
— Да, Амелии Нулан. Ну а теперь, если у вас нет больше вопросов…
— А если я не хочу, чтобы этот ваш Доусон меня цитировал и вообще ссылался на меня?
— Если вы попросите его этого не делать, он и не будет. В крайнем случае, он сошлется на вас как на «источник, пожелавший остаться неизвестным».
— Но мне не хотелось бы обсуждать Амелию с посторонним человеком, да еще у нее за спиной. Это как-то… не принято.
— С вашей стороны это весьма похвально, мистер Кларксон. Сразу видно, что вы очень порядочный человек. Но со своей стороны я готова поручиться за журналистскую порядочность мистера Скотта. Я хорошо знакома с его творческой манерой и могу вас заверить, что он всегда заботится о том, чтобы не скомпрометировать и не ранить чувства тех, о ком пишет. Откровенно говоря, его щепетильность порой ему даже мешает.
— Но почему мистер Скотт вдруг решил писать именно об этом преступлении?
— Этого я не знаю.
— Может, он получил закрытую информацию от кого-то из местных шерифов или судейских?
— Я не знаю, мистер Кларксон.
— Не знаете или не хотите говорить?
— Я не знаю, но если бы знала — не сказала бы.
— Понятно. Придется мне, видно, самому у него спросить.
— Могу только пожелать вам удачи, мистер Кларксон, но обещать, что Доусон вам ответит — не могу.
Хэрриет Пламмер дала отбой, и Карл выругался. Сначала эта стерва говорит с ним покровительственным тоном, а потом грубо вешает трубку. Впрочем, чего еще ожидать от бабы, которая дорвалась до власти?
Все, что ему было нужно, Карл у нее выудил. Доусон Скотт действительно приехал в Джорджию, чтобы писать о процессе Стронга. Оставался невыясненным только один вопрос: почему? Что могло заставить журналиста из Вашингтона, только недавно вернувшегося с войны, заинтересоваться именно этим преступлением. По сравнению с его афганскими репортажами статья о двойном убийстве в Джорджии казалась сущим пустяком. Так почему же история Уилларда Стронга привлекла внимание такого матерого журналиста, каким был Доусон?
Разумеется, логичных объяснений могло быть много, но Карл никогда не доверял логике. По опыту он знал, что в жизни события чаще всего развиваются вовсе не в соответствии с логикой, а вопреки ей. Кроме того, он давно убедился, что правоохранители, разрабатывая какую-то особо хитроумную операцию, пользуются именно законами логики — на чем, кстати, регулярно «горят», поскольку выдающиеся преступники — а Карл относил себя именно к таковым — мыслят парадоксально и предпочитают дерзкую импровизацию тщательному планированию (что, впрочем, вовсе не отменяло ни продумывания деталей, ни мер предосторожности). Сам он никогда не ставил свою жизнь в зависимость от вещей, которые выглядели абсолютно закономерными и логичными, и не собирался изменять привычке, благодаря которой ему так долго удавалось сохранять жизнь и свободу.
133 
