179 
Глупая девчонка-уродина смотрела на мастера свысока, и, казалось, чернильно-золотые и бирюзово-алые брызги краски под поверхностью шара неуловимо медленно двигались, свиваясь воронкой. Ефима вдруг захлестнула обида, да такая горячая, что держать ее внутри было невмоготу.
– Не слышал я о столь искусных лекарях или о чародеях, что вернули бы тебе прежний облик. Но если желаешь чуда – я могу сделать его для тебя. Хочешь? – мастер нехорошо усмехнулся. – Хочешь, сделаю тебе новый глаз из стекла, такой, что от настоящего не отличить?
Настасья вздохнула.
– Ты знал, кто конюшню поджог, а когда голова суд созвал – не пришел свое слово сказать. И о мести не думал. Куда уж тебе чудо…
И она ушла. Мастер не двинулся с места – ждал каждое мгновение услышать звон разбившегося о ступеньки на высоком крыльце стеклянного шара, но Настасья зачем-то сохранила подарок. То ли понравился он ей, то ли на память… Ефим о том не узнал. С того самого дня слова девушки не выходили из головы: «Куда уж тебе чудо». Может, потому, что доля правды в них была – мастер хоть и умел много, за сложные заказы не брался, а если и приходил к нему замысел чего-то прекрасного, но слишком необычного для местного покупателя – делать не спешил. Потому как и затратно, и время уйдет, а ведь не окупится. И так вышло, что по-настоящему необычайных творений, особенных, таких, по которым узнается рука мастера, у него не случилось. Так – кувшины, вазы, розетки и прочее, прочее… Как у многих. Ничего такого, о чем современники и потомки сказали бы: «Вот это – настоящее чудо!» Даже стеклянные шары с разноцветными фонтанами внутри, которые так нравились самому мастеру, ничем не отличались от подобных работ Симеона из Павловска или братьев Федоренковых из Раславы.
«Что бы такое сделать, чтобы это стало настоящим чудом?» – думал мастер, но теперь, после стольких лет, ни один стоящий замысел в голову не приходил.
Однажды вспомнились Ефиму старинные сказы о том, как раньше великие мастера в подобных случаях шли за советом к нечистой силе. Правда, тогда леших да русалок нечистыми не звали, обращались уважительно, подарками обменивались да услугами. Поспрашивал стеклодув старых людей, но все, как один, твердили ему, что это лишь сказки, и что разве поговоришь по-человечески, к примеру, с водяным? Где там: наобещает с три короба, одурманит да в реку утащит. Сестрицам-водяницам на развлечение.
Послушал Ефим советов, но сделал по-своему. Собрал котомку – поесть немного да инструмент кое-какой – и на рассвете в лес пошел: посветлу оно как бы и не страшно. Остановился на берегу реки, огляделся, стал звать – и водяного, и лешего, и русалок. Думал все – может, ночи дождаться надо? Может, днем нечистые и не покажутся? Или крестик нательный жителей лесных да водных распугал? Думал так, думал, да не заметил, как, сморенный ласковым весенним солнышком, задремал на мягкой траве.
Проснулся в сумерках. Над рекой – туман молоком, небо в дымке теряется. Страшно стало стеклодуву, решил он, что чудо чудом, а не стоит лишний раз судьбу испытывать и в потемках по лесу блуждать. Вышел на тропку и побрел к деревне.
Да только скоро показалось Ефиму, что тропа не та. Незнакомая. Может, со страху свернул не туда?
Прошло еще немного времени, и под ногами мастера лесная тропка сменилась неширокою дорогой. Странной какой-то: то ли каменной, то ли нет – непонятно. За поворотом показались вдалеке огни яркие, разноцветные. Словно много-много костров разожгли в долине, и пламя на ветру не колышется, светит ровно: золотым, голубым, зеленым…
«Вот и чудеса, – подумал Ефим. – Видно, вышел я к Любимовке. Иван-купец как раз сегодня свадьбу сыну справляет, похоже, позвал не только скоморохов, но и факиров иноземельских. Что ж, лешего я не дозвался, и водяной ко мне выползти из ила не захотел. Зато погуляю на богатой свадьбе».
И побрел по дороге, вглядываясь в огни и удивляясь, отчего ж их так много, словно в каждой хате, в каждом дворе и еще далеко-далеко за селом… И, услышав рев за спиной, отскочил в кусты, испугавшись до полусмерти.
Что-то яркое, блестящее пролетело мимо. Ефим не сразу смог подняться, и лишь беспомощно смотрел, как плывут над дорогой, удаляясь, два красных огонька. Вот тогда-то мастер и понял, что не гулять ему на свадьбе купеческого сына, что перед ним – не Любимовка, и что чудеса – добрые или нет – только начинаются.
Глава 2. Пленный колдун
Змей лежал неподвижной серой тушей. Мы все вместе оттащили его подальше от стражей, туда, где земля была покрыта жухлыми травинками. Спустя полчаса Огненному хватило сил отползти еще немного, под прикрытие хилых, тощих деревьев.
179 
