37 
— Слушай. Мы только недавно познакомились, но я знаю: у нас все будет по-хорошему. Я это сразу понял, с первого взгляда.
— Я тоже. Сразу почувствовала, что ты родной и близкий. Как никто, даже родители.
— Я не ангел, — признался он, — и делал много такого, чего не следовало. Но вообще-то я не плохой. Просто до сих пор до меня никому не было дела.
— Мне есть до тебя дело, — тихо сказала она.
Он сжал девичье плечо и твердо произнес:
— Мы поженимся, это точно.
Коста оглянулся на них.
— Эй, поторапливайтесь!
— Как же нам быть? — прошептала Леонора. — Папа ни за что не разрешит.
— Не волнуйся. Мы поженимся. Даю тебе честное слово.
— Они скажут, я еще слишком молода. А у тебя нет денег и…
Джино снова взял в ладони ее лицо.
— Перестань. Просто перестань, о'кей? Мы обязательно поженимся. Может быть, не сейчас, но как только я встану на ноги. Придется немного подождать. Это будет нелегко, но мы выдержим. Правда?
Ее прекрасные голубые глаза счастливо сияли.
— Конечно, Джино.
Он наклонился, чтобы вновь прильнуть к ее губам.
Коста увидел, что они делают, и, подбежав, бросился их разнимать.
— Иисусе Христе! — воскликнул он, пользуясь излюбленным выражением Джино. — Чем это вы занимаетесь?
Его сводная сестра захихикала.
— Мы влюблены, братишка, влюблены!
— Не может быть!
— Как замечательно! — обрадовалась Дженнифер.
Джино глупо улыбнулся.
— Я намереваюсь жениться. Можете вы себе это представить?
— Не могу, — отрубил Коста. — Не знаю, что на тебя нашло. Должно быть, ты спятил.
Джино стоял на своем.
— Вы бы нас лучше поздравили. Коста, я — твой лучший друг, а Леонора — сестра. Ты должен прыгать до небес от счастья.
— Джино, — твердо произнес Коста. — Подумай своей головой. Что скажет папа?
Друг заносчиво тряхнул черными кудрями.
— Не будем пока им говорить. Я вернусь в Нью-Йорк, заработаю кучу денег и приеду за Леонорой. Никто не станет возражать, если я разбогатею.
Коста ошеломленно покачал головой. Он не верил своим ушам, и ему было страшно. Происходящее чревато серьезными осложнениями. Он трезво смотрел на жизнь и понимал, что, стоит только отцу что-нибудь заподозрить, он тотчас отправит Джино в Нью-Йорк — первым попавшимся поездом. Навсегда вышвырнет из Сан-Франциско и из их жизни.
Джино, Леонора и Дженнифер приплясывали на ходу; с них ручьями лилась вода.
— Идемте, — строго сказал Коста.
— Ну и зануда же ты, — упрекнул Джино. — Тебе что, не нравятся приключения?
— Только со счастливым концом, — мрачно ответил Коста. Он вдруг показался себе гораздо старше своих шестнадцати лет.
— Будет тебе счастливый конец, — пообещал Джино. — Я — Джино Сантанджело и уж если что-то знаю, то знаю. Можешь поверить, это так и есть.
Коста кивнул.
— Хочу надеяться. — Но в глубине души он знал, что его друг заблуждается.
* * *
Джино вернулся в Нью-Йорк весь во власти честолюбия. Впервые в жизни ему было ради чего стараться. Его ждет Леонора. Будущее в их руках.
Остаток каникул в Сан-Франциско пролетел, как волшебный сон, хотя за это время они с Леонорой почти не оставались наедине. Однако глазами они сказали друг другу столько, сколько другие не успевают сказать за всю жизнь.
Даже до Косты начало доходить, что это серьезно.
Накануне отъезда Джино ухитрился проникнуть в спальню Леоноры, и они долго строили планы на будущее. И целовались — сначала целомудренно, а затем все более страстно.
— Можешь взять меня, если хочешь, — выдохнула Леонора. — Я еще не… ну, ты понимаешь. Но с тобой, Джино… Я не хочу, чтобы ты… с другими женщинами. У мужчин бывают потребности…
Он заставил себя отстраниться.
— Ничего, я подожду.
— Но, Джино, в этом нет нужды. — У Леоноры пылали щеки. — Мы же любим друг друга, а если двое любят, в этом нет ничего плохого. Ведь так?
Он смотрел на нее, такую красивую, нежную, соблазнительную, и чувствовал, что у него вот-вот лопнут брюки.
— Нет ничего плохого, — подтвердил он. — Но нам есть что беречь.
Кто бы мог подумать, что Джино-Таран впадет в сентиментальность?
Сам он — в последнюю очередь.
В Нью-Йорке он первым делом снял другую комнату, в двух кварталах от своего прежнего жилья и тоже недалеко от свалки. Но он приходил только ночевать, а утром снова уходил на работу. Приходилось экономить каждый доллар и каждый цент. У него все еще оставался счет в банке — там лежало семьдесят пять баксов. Но основной капитал — больше двух тысяч новенькими, хрустящими бумажками — хранился в депозитном сейфе. Джино поставил перед собой задачу заработать много больше, только тогда он получит право на Леонору. Франклин Зеннокотти ни за что не отдаст ему свою дочь, если Джино не сможет обеспечить ей привычный образ жизни.
37 
