47 
— Скажите мне, кто эти подонки!
Старик вздохнул.
— Некоторые не понимают… Пусть бы мне вернули часы…
— Кто они?
— Парнишка Моррисонов… Его товарищ… кажется, его называли Джейкобом… Еще двое… я их не знаю…
Его голос совсем ослаб. Мистеру Пуласки было восемьдесят три года.
И вот как изменился мир! Больше нет того уважения… Не далее как позавчера какая-то козявка остановила его на улице и предложила вступить с ней в интимную связь. Совсем девчонка — лет пятнадцать, может быть, даже четырнадцать…
Мистер Пуласки широко распахнул глаза.
— Ты хочешь написать письмо Леоноре?
Однако Джино уже не было в комнате. Он уверенно шагал по улице. Он знал тех двоих — Терри Моррисона и Джейкоба Коэна. Сопляки лет по четырнадцати. Они жили по соседству и вечно строили какие-то козни. Он собственноручно вытрясет из них душу, даст хороший урок, заставит вернуть мистеру Пуласки часы, а уж потом позаботится о письме.
Ну и денек! Мало с него причитаний Барбары Риккадди! Оказывается, это он виноват в ранении Альдо! Как только она его не оскорбляла! Порола всякую чушь о дурном влиянии. Если бы не он, Альдо ни за что не позволил бы втянуть себя в противозаконные действия! И все это время Альдо корчил рожи за ее спиной! Ее острый язычок только что не кастрировал их обоих.
В первую очередь он направился к Коэнам, жившим в том же доме, что и семейство Катто. Джино давно не видел старого приятеля. Катто не одобрял его образ жизни, и они отдалились друг от друга. Что ж, если Катто нравится копаться в дерьме, это его личное дело. Джино предлагал ему шанс, но этот болван, этот навозный жук отказался. Что смешнее всего, он считает его, Джино, навозным жуком и болваном. Обхохочешься!
На стук ответила худая, изможденная женщина.
— Что тебе нужно?
— Джейкоб дома?
Ее стеклянные, безо всякого выражения, глаза тускло блеснули.
— Он в школе.
Джино прошмыгнул мимо нее в тесную комнатенку.
— Черта с два!
На полу, среди мусора, ползал малыш. На диване храпел Джейкоб. Джино пинком разбудил его.
— Какого… — Джейкоб сел и вылупился на него.
— Нужно потолковать, — заявил Джино. — Пошли на зады.
Джейкоб взглянул на мать. Та отвела глаза. Она не дура. Джейкоб пошел в папашу — только и жди неприятностей.
— С чего ты взял, — вызверился Джейкоб, — будто я желаю с тобой разговаривать?
Черные глаза Джино превратились в щелки.
— С того, что я так сказал, мать твою! Пошевеливайся!
* * *
Часом позже Джино вернулся к мистеру Пуласки.
— Держите, — он протянул старику золотые часы.
Старческие, все в темных пятнах и с взбугрившимися венами, руки мистера Пуласки стиснули часы.
— Ты хороший мальчик, Джино. Кое-что понимаешь.
Да. Он понимал. Только история Джейкоба Коэна сильно отличалась от того, что рассказал старик. Он заявил, будто мистер Пуласки уже несколько месяцев пристает к его двенадцатилетней сестре. Девочка не придавала значения, думала — он малость того. Но однажды он средь бела дня подкрался к ней прямо на улице и выпустил струю на ее единственное платье. Старый козел заслуживал небольшого урока, не правда ли?
Ну, как вам это нравится? Джино проверил версию Коэна и убедился, что тот говорит правду. Во всей округе Джино оказался единственным, кто не знал, что мистер Пуласки — гнусный, похотливый старикашка.
Перед лицом этого факта избиение Джейкоба и его дружков больше не казалось насущной необходимостью. Джино ограничился тем, что вывернул им карманы и отобрал часы.
— Написать для тебя письмо? — слабым голосом предложил мистер Пуласки.
— А вы сможете? — заволновался Джино. — Понимаете, это должно быть длинное письмо. Я хочу вызвать ее сюда. Мы поженимся. Прошу вас сотворить шедевр. Сможете, папаша?
— Конечно, Джино, — торжественно пообещал тот. — Это будет самое романтичное письмо из всех, которые мы создали вместе.
Естественно. Кто сказал, что паршивый старый козел не способен настрочить возвышенное любовное послание?
Кэрри, 1928
Уайтджек оказался на редкость скользким типом. У него была миленькая привычка ничего не подтверждать и не опровергать, а только цедить сквозь зубы: «Ч-черт!» — как будто это было универсальным ответом на все вопросы.
Но Кэрри не могла долго злиться. Ведь, кроме него, у нее никого не было. Он — ее мужчина, пусть даже хочет, чтобы она снова торговала собой. Ничего не поделаешь. По крайней мере, в скупости его не упрекнешь: с тех пор, как они уехали от мадам Мей, он исправно платил за троих — без единого звука.
47 
