Клементина кипела от ярости. Пятьсот долларов — за что? Ее бессовестно надули. Ну, Освальд, я до тебя доберусь! С ума он сошел, что ли? Превознес этих идиотов до небес.
Наконец вышла Долли — пышнотелая платиновая блондинка, кое-что смыслившая в таких вещах. Ей удалось немного спасти положение. По крайней мере, она умеет двигаться — в несколько бурлескной манере.
— Это отвратительно, — прошептал своей спутнице Бернард Даймс. — Клементина сошла с ума. Это больше похоже на пьяную оргию, — он нахмурился. В трагической фигурке юной негритянки ему почудилось что-то знакомое, словно он уже где-то встречал ее.
Девушки начали раздеваться: сначала в сторону полетели лифчики, потом круглые подвязки и наконец, абсолютно синхронно — трусики.
Джино оглянулся по сторонам. Ничего себе! Все эти толстосумы таращатся на трех драных шлюх, за которых он не дал бы и двадцати центов. Где только миссис Дюк их подцепила?
Он посмотрел на голых женщин и не почувствовал ничего, кроме скуки.
Зажег сигару, ранее предложенную сенатором, и искоса взглянул на Клементину. Она была на грани истерики.
Негритянка оказалась ближе своих подруг к их столику. Она сняла все, кроме чулок, и ее полные груди вызывали удивление — по контрасту с худым телом. Она начала снимать второй чулок и вдруг рухнула на пол, широко раскинув ноги.
— Боже! — воскликнула Клементина.
Публика зашумела.
Пышная блондинка как ни в чем не бывало продолжала покачивать бедрами в такт рэгтайму. Карлица остановилась было, но ледяной взгляд белой толстухи вернул ее в чувство.
Джино сорвался с места, сгреб черную девушку в охапку и поволок к выходу. Не мог он оставить ее лежать на полу. Скотт помог ему вынести девушку в холл.
— Здесь есть врач? — спросил Джино. — Ей плохо!
— Кажется, есть, — сухо ответил лакей, стараясь не смотреть на голое женское тело у своих ног.
— Отнесем ее в спальню, — решил Джино, снимая смокинг и укрывая им больную девушку.
— Нужно спросить мадам, — начал Скотт, но Джино перебил его:
— Я сказал, в спальню!
Скотт понял: с ним лучше не спорить.
Они снова подхватили распростертую на полу Кэрри и отнесли в голубую спальню для гостей, а там положили на кровать. На лбу у Скотта появилась испарина.
— Позовите врача, — приказал Джино.
— Сейчас, сэр, спрошу миссис Дюк. — Еще не хватало, чтобы этот… этот… командовал!
— А ну шевелись, потому что, если ты немедленно не найдешь врача, она умрет. Так и передай своей хозяйке.
Скотт моментально исчез за дверью.
Джино пощупал девушке пульс и вдруг заметил следы уколов, крошечные красные точки. Сердце еле билось. Он приподнял ей веко и увидел безумный зрачок. В девушке еле теплилась жизнь, а ведь она еще совсем ребенок — лет шестнадцати, семнадцати.
Кто-то накачивал ее наркотиками и заставлял зарабатывать на жизнь стриптизом. Джино почувствовал, как в нем поднимается мутная волна гнева. Невыносимо смотреть на столь юное существо в таком состоянии.
Где, мать вашу, врач?
* * *
Когда Кэрри упала, Уайтджек чертыхнулся, но не остановил музыку и почувствовал облегчение, когда Кэрри унесли.
Номер закончился под жиденькие хлопки. Голая Долли шмыгнула за занавес и сплюнула.
— Ну, толстозадый ниггер! Доигрался! Что теперь будем делать?
Уайтджек терпеть не мог слово «ниггер», особенно применительно к себе.
— Заткни свою поганую пасть, белая подстилка! И прикройся! Сейчас же забираем Кэрри и делаем ноги.
Долли грязно выругалась и стала натягивать трусы.
* * *
— Вот доктор Рейнольдс, — Клементина ворвалась в спальню в обществе седовласого мужчины.
Джино встал с кровати.
— Девушка совсем плоха, док.
— Вы врач? — мягко спросил тот.
— Только когда никого больше нет поблизости.
Клементина положила ему на руку свою ладонь.
— Подождем за дверью.
Джино метнул на врача жесткий взгляд.
— Она наркоманка. Посмотрите на руку.
Клементина вывела его из спальни и тяжело вздохнула.
— Самая ужасная из всех моих вечеринок.
— А, бросьте. Нормальная пирушка. И чего можно было ожидать от этих жалких стриптизеров? Или вы думали, они из балета?
— Я знала, что они стриптизеры, но думала, что высшего класса. Во всяком случае, мне так представили. Я умираю от стыда. Выставила себя на посмешище!