121 
— Я был в отъезде. Тебе это известно.
Да. Ей это известно. Как было еще до его отъезда известно то, что он избегает ее. До сих пор ни один мужчина не пытался еще избегать Клементины Дьюк. Пока ей самой, конечно, этого не хотелось.
Желание продолжать разговор у нее пропало, — Сигарету, — холодно потребовала она.
— Нет ни одной. Могу предложить тебе сигару. Она смерила его презрительным взглядом. Коротышка с кукурузиной. Не будь он так необходим Освальду и ей самой, мести бы ему улицы за десять центов в день. А ведь они дали ему все. Ввели в общество. Научили себя вести. Сделали человеком.
С пронзившим ее чувством горечи Клементина вдруг осознала, что любит его. Любовь — это вовсе не клубника со сливками. Любовь — это ревность, стремление обладать и выворачивающая душу жалость к себе самой.
Она ему больше не нужна. Это было правдой, точно такой же, как и то, что Освальд — гомик.
— Джино, — с напряжением в голосе произнесла Клементина, — Освальд хочет обсудить с тобой один вопрос. Если только тебя это не слишком затруднит, то, возможно, ты согласишься подъехать сюда завтра к десяти утра, он будет ждать тебя в своем кабинете. Дело это… очень личное. А мы с Синди в это время пройдемся по магазинам.
Джино удивился. Что же это за дело, личное настолько, что о нем нельзя поговорить в городе?
— Хорошо, — коротко ответил он.
— Так… Ну, мне нужно показаться гостям… Ты извинишь меня, я знаю.
Он смотрел ей вслед. Умопомрачительная шлюха.
Краем глаза Джино поймал веселящуюся Синди. Женщины красивее среди присутствовавших не было.
Джино и сам не мог объяснить, почему ни к той, ни к другой он не испытывал абсолютно никакого желания. Может, потому, что начал он слишком уж рано? Чересчур много женщин, вот он и пресытился — теперь даже один раз за ночь казался ненужным излишеством. Когда-то занятия любовью представлялись ему увлекательной; волнующей игрой. И вот на смену этому волнению пришла скука. Да. Скука.
Очень может быть, что в этом виноват он сам.
Джино усмехнулся. Вспомнил о Джейке. О том, как собирался с ним рассчитаться. На губах его появилась улыбка. У Парнишки были яйца! Это Джино по душе. Хорошее, мужское качество.
Да, так и будет. Сначала он преподаст Парнишке урок, а потом разрешит вновь вернуться в свою семью.
— Почему бы нам не пообедать? — в третий раз задал свой вопрос Генри Маффлин-младший.
Склонив головку набок, Синди кокетливо посмотрела на него.
— Просто мне неприятно будет видеть, как Джино разжует тебя и выплюнет.
— Смех один!
Теперь он уже не был тем зеленым юнцом, что увивался когда-то вокруг Клементины Дьюк. Угри прошли, и в тридцать один год он стал владельцем весьма приличного состояния, которое оставил ему не так давно умерший отец.
— Отлично сказано, Генри! — Она испытывала наслаждение, видя, как его глаза жадно шарят по ее груди.
— Я говорю с-с-совершенно с-с-серьезно! — упрямо твердил Генри. Несмотря на курс интенсивной терапии, он так и не избавился от заикания. — Я хочу п-п-пообедать с тобой. Просто п-п-пообедать. Что в этом дурного, тем более что я обещаю вести себя прилично?
Синди вспомнила о докладе частного детектива. Листок с текстом она спрятала дома под матрасом.
«Мистер Сантанджело вышел из клуба примерно в десять минут первого ночи. Его сопровождали двое мужчин, один из которых вел машину. Вместе с мистером Сантанджело вышла девушка — высокого роста, черноволосая. Они проследовали до…»
— Ну? — не отступал Генри.
— Хорошо, — согласилась Синди, удивляясь самой себе. — Почему бы и нет?
Генри просиял. В самом деле, почему бы и нет? Его переполняло ликование. Жена Джино Сантанджело согласилась пообедать с ним. Конечно же, они отправятся в «Плазу». Цветы. Шампанское. И предусмотрительно заказанный наверху номер. Или — так, может, даже лучше — пообедать уже в номере?
— В понедельник? — с волнением спросил он.
— Вторник. — Синди и самой было интересно, с чего это ее так понесло, но тем не менее она решила быть последовательной до конца.
— Великолепно.
— Я думаю. Она хихикнула.
Джино расхаживал по кабинету. На память пришла их первая встреча в этой самой комнате — Освальд показался ему тогда недалеким простачком. Да-да, наивным, как ягненок.
Он взял со стола серебряный нож для бумаги, небрежно подбросил на ладони, как бы взвешивая. В этот момент вошел сенатор.
— Вечер вчера был на славу, — бодро заметил Джино. Освальд кивнул. Набрякшие под глазами тяжелые мешки, казалось, тянули его лицо вниз. Он был явно не в настроении поддерживать светскую болтовню.
121 
