82 
Она смущенно ковырнула землю носком кроссовки.
— Моему ребенку сегодня исполнилось бы два года, шесть месяцев и четыре дня, — сказала она. — У нее была какая-то генетическая болезнь. Если бы она родилась, то на всю жизнь осталась бы умственно отсталой. С развитием на уровне полугодовалого младенца. Меня уговорила мама. Она сказала: «Энни, ты о себе толком позаботиться не можешь. Как же ты будешь заботиться о таком ребенке? Ты еще молодая. Родишь другого». И я сдалась. Мне сделали искусственные роды на двадцать второй неделе. — Энни отвернулась, но я успела заметить, что глаза у нее блестят. — Вы не знаете всей правды, — продолжала она. — Когда плод извлекают, то выдают свидетельство о смерти. А свидетельства о рождении не дают. А потом идет молоко, и его никак не остановишь. — Она заглянула мне в глаза. — Победителем из этой ситуации не выйдешь. Родите — будете страдать открыто, сделаете аборт — и боль ваша останется внутри навсегда. Я знаю, что меня не осудят за то, что я сделала. Но и похвалить себя за верное решение я не в силах.
И тогда я поняла, что имя нам — легион. Матерям, которые позволили своим несчастным детям появиться на свет, а потом всю жизнь жалеют, что не помиловали их. Матерям, которые даровали своим несчастным детям забвение, — и теперь смотрят на своих сыновей и дочерей и видят лица, которых увидеть не довелось.
— Мне дали право выбора, — заключила Энни, — и я по сей день об этом сожалею.
Амелия
В тот вечер я разрешила тебе расчесать мне волосы и затянуть их разноцветными резинками. Обычно ты просто завязывала их в толстые узлы и раздражала меня, но ты так любила это делать: руки-то у тебя были слишком короткие, ты даже «хвост» нормальный собрать не могла. И пока все девочки играли с волосами, плели косички и наматывали ленты, ты вынуждена была довольствоваться мамиными скромными талантами. А у нее косичный опыт ограничивался, в основном, сдобными плетенками. Не подумай, что меня вдруг замучила совесть или еще что, — мне просто стало тебя жалко. Мама с папой, вернувшись домой, постоянно орали что-то насчет тебя, как будто ты глухая. Господи, да у тебя словарный запас больше, чем у меня! Неужели они думали, что ты ничего не понимаешь?
— Амелия, — сказала ты, докручивая косичку, которая повисла прямо у меня перед носом, — а мне нравится твой новый цвет волос.
Я придирчиво изучила свое отражение в зеркале. Как я ни старалась, крутой панкушки из меня не вышло. Я скорее напоминала Гровера из «Улицы Сезам».
— Амелия, а мама с папой разведутся?
Наши взгляды встретились в зеркале.
— Не знаю, Уиллс.
Я уже знала, какой вопрос ты задашь следом.
— Амелия, это я виновата во всем?
— Нет! — с чувством сказала я. — Честное слово! — Я сняла все заколки и резинки и стала распутывать узлы. — Всё, хватит. Королева красоты из меня никакая. Иди спать.
В тот вечер тебя забыли уложить — а чего было ожидать, учитывая, какими родителями они себя выставили? Ты забралась на кровать с открытого края: с одной стороны по-прежнему стояла решетка, хотя тебя это жутко злило. Ты считала, что решетки ставят только маленьким детям, пускай они и не дают тебе свалиться на пол. Я склонилась над тобой, подоткнула одеяло и даже неуклюже чмокнула тебя в лоб.
— Спокойной ночи, — сказала я и, запрыгнув под одеяло, выключила свет.
Иногда по ночам мне казалось, что я слышу сердцебиение нашего дома. Его пульс отзывался у меня в ушах: тук-тук-тук. Теперь он стал еще громче. Может, мои новые волосы — это какой-то сверхпроводник.
— Знаешь, мама постоянно говорит, что я могу стать кем угодно, когда вырасту, — прошептала ты. — А это ведь неправда.
Я приподнялась на локте.
— Почему?
— Я не смогу стать мальчиком.
Я хмыкнула.
— Ну, спроси об этом как-нибудь у мамы.
— И Мисс Америка стать не смогу.
— Почему это?
— Нельзя идти на конкурс красоты со скобами на ногах, — пояснила ты.
Я вспомнила всех этих конкурсанток — слишком красивых, чтобы быть настоящими, высоченных и тонюсеньких, похожих на кукол. И вспомнила тебя — низенькую, коренастую, кривенькую, как корень, ни с того ни с сего выскочивший из ствола дерева. На груди у тебя болталась почетная лента: «Самая умная! Самая понятливая! Самая нежеланная!»
От этих мыслей у меня разболелся живот.
— Спи уже давай, — сказала я грубее, чем хотела, и досчитала до тысячи тридцати шести, прежде чем услышала твое сопение.
82 
