Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
128 
Он сверкнул глазами.
— Это ведь была шутка, правда?
Могла ведь быть. И, соглашаясь с утверждением Эрруна, она подумала, не был ли это наконец миг, когда она стала настоящим политиком.
— Иначе получилось бы, что мы отнимаем друг у друга время, уважаемая Представительница.
Один из нас точно отнял, подумала она, посмотрев наверх и увидев, как Кемрахт, держась на солидном расстоянии, энергично подает ей условные знаки.
— Не совсем так, Представитель, — сказала она старому сенатору и поднялась на все четыре. — Беседа, несомненно, получилась поучительной. По большей части. А теперь, если вы не возражаете, я пойду. Совершите ли вы омовение вместе со мной?
Старик глядел на нее пару мгновений.
— Нет, я задержусь, — сказал он, не отводя взора. — Не раскачивайте лодку, Филхэйн. Не верьте всему, что вам рассказывают посторонние. На этом пути вы не найдете истины, но лишь умножите смятение и беспорядок.
— Я и не собиралась, — ответила она, делая легкий реверанс передними ногами. — Увидимся на вечернем заседании, глубокоуважаемый Представитель.
Из всего взвода уцелели он сам да еще один боец.
Теперь их оставалось шестеро.
Остальные пали под натиском муравьеподобной массы стражников. Его бойцы были лучше вооружены и натренированы, но у врага было слишком большое численное превосходство. Стражников оказалось даже больше, чем он мог сперва предположить. И даже пробившись сквозь бесформенные кучи их тел и оружия, Ватуэйль и его люди натыкались на новые и новые сети, мины, ловушки, снаряженные крючьями и дротиками, заряженные электричеством и конвульсантами. Чтобы обойти их или высвободиться из уже сработавшей западни, требовалось драгоценное время, а выжившие стражники не прекращали атаковать, все лезли и лезли на них из потустороннего зеленоватого сияния. Многие бойцы его отряда уже погибли или агонизировали, растворяясь, корчась в муках, пытаясь из последних сил взобраться обратно, прочь из расщелины.
Но шестерым удалось прорваться.
Они падали прямо в зеленое сияние. Поверхность, источавшая его, стремительно приближалась. Они выплеснули на себя растворители из пакетов НЗ и на миг стали, казалось, частью этой прозрачной стены. Затем стена исчезла. Они оказались внутри.
Полет продолжался, однако лед остался позади. Теперь они находились в каком-то довольно обширном пространстве сферической формы, напоминавшем начиненные машинерией потроха искусственного многоярусного спутника. Им навстречу стремительно неслись какие-то темные облака, в них виднелись неясные разрывы и проталины.
Бойцы тоже изменились. Они не походили больше на жалкие тонкие полупроницаемые пленочки, но превратились в темные, твердые, вытянутые в длину предметы, усаженные зубцами и колючками от края до края, словно копейные наконечники.
Они увеличивали скорость, пронзая вакуум и устремляясь к тому, что было чем-то средним между исполинским городом, покрывавшим всю поверхность сферы, и огромной фабрикой. Да, это был скорее военный завод, он полыхал и переливался огнями, источал дым и пламя. К ним тянулись фонтаны и вздымались горы, устремлялись реки и выплескивались из берегов озера невыносимо яркого света.
Ватуэйль подумал, что это похоже на давний сон. Да. Однажды он летал во сне. И тот полет окончился падением...
Он отбросил это воспоминание, встряхнулся, запретил себе такие мысли, бегло прикинул шансы отряда и задумался над результатом оценки.
Теоретически даже одного бойца могло быть достаточно. На практике вероятность успеха операции приближалась к восьмидесяти процентам для отряда из двенадцати бойцов. Таковы были результаты для лучших симуляций, какие им только удалось построить, имитируя этот объект.
Для отряда из девяти бойцов шансы составляли пятьдесят на пятьдесят. Их оставалось шестеро — шансы были призрачны. Эксперты, занимавшиеся программированием симуляторов, даже и говорить не хотели о варианте, когда на последнем этапе операции оставалось меньше восьми бойцов.
Все же вероятность успеха присутствовала. И потом, что такое слава? Чем больше тех, с кем ее надо делить, тем меньше останется на твою собственную долю...
Эта огромная, устрашающей сложности конструкция... За всю свою долгую и разнообразную жизнь — в любых ее формах — он не видел ничего прекраснее.
У него разрывалось сердце от мысли, что они пришли сюда ее уничтожить.
128 
