Прин обвел блуждающим взглядом своего мучителя, его соратников по оппозиционной партии, галереи прессы и общественных наблюдателей, и вид у него был такой, словно он всех их видит впервые, придя в себя после долгого сна.
После этого он посмотрел прямо на Эрруна и продолжил:
— Ибо я опасался, что проявлю слабость и поддамся на ваше предложение, уважаемый Представитель, чтобы не терзаться долее мыслями о страшных мучениях, на какие моя любовь ныне обречена, что я предам всех своих друзей, чтобы вернуть ее, и буду потом все оставшиеся мне дни проклинать себя за мягкотелость и себялюбие.
Он сделал глубокий вдох.
— И потому я оставил ее там...
Тут Эррун, казалось, очнулся и вышел из ступора, в который его повергли обвинения Прина. Последовал взрыв негодования, тут же подхваченный его свитой и, несколько мгновений спустя, коллегами по партии Традиционалистов. Временами шум и визг превосходили все когда-либо слышанное Филхэйн в этом собрании, даже в тех случаях, когда о создании такой атмосферы заботились особо.
Она подумала, что Прину было бы лучше теперь усмехнуться, точно все происходящее — дебатами это уж точно нельзя было называть — его не касается. Он не улыбнулся, и Филхэйн поняла: он просто не способен на это. Он полностью погружен в воспоминания о пережитых ужасах и сосредоточен лишь на порученном ею задании.
Он обернулся и стал искать ее взглядом. Она улыбнулась сквозь слезы и прошептала:
— Хорошая работа.
Кивком она указала ему, что пора садиться обратно.
Он посмотрел на спикера, склонил голову и сел.
Почтенный сенатор-спикер не обратил на это ни малейшего внимания. Если точнее, он к той минуте уже давно соскочил со своего места и принялся что было сил трубить и размахивать хоботами, пытаясь восстановить спокойствие. По этим признакам Филхэйн определила, что Палата вот-вот выйдет из-под контроля, как это происходило, когда уважаемых Представителей заставляли выслушивать что-то весьма неприятное им, да вдобавок от павулианца, который не был одним из их круга. А ведь свидетель позволил себе зайти куда дальше: он только что во всеуслышание напомнил членам Палаты, что в Галактике есть говорильни просторнее и важнее, чем их собственная.
— Пожалуй, стадо может им гордиться, — пробормотал позади нее Кемрахт.
Тем временем отчаявшийся спикер поднялся на задние ноги и застучал передними друг о дружку. Это было вопиющим нарушением протокола, какого не случалось долгие годы.
Новостные ленты показали все и всех, обрадованные внезапной заварушкой посреди мертвого сезона. Они продемонстрировали спикера, который, презрев этикет дискуссии, встал на задние копыта, будто служанка в бытовой драке. Показали Эрруна, впавшего в такую ярость, в какой Филхэйн никогда его и не думала увидеть. Но большинство репортеров сфокусировали свое внимание на Прине, внешне спокойном, головокружительно откровенном свидетеле, в чьих показаниях не нашлось ни единого противоречия. Слова его — непостижимые, невообразимые подробности, сообщенные им — навевали ужас.
И Филхэйн. Репортеры показали ее слезы.
И эти слезы принесли ей настоящую популярность.
Не ее ораторское искусство, не политическая сметка, не прямота в дискуссиях, не принципы, которых она придерживалась.
Только слезы.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Аэролет Вепперса мчался над поместьем, держась немного выше деревьев. Вепперс устроился позади и с удобством отстреливал оттуда одну живую тварь за другой.
Сразу же за границей территории, непосредственно примыкавшей к тороидальному главному дому усадьбы Эсперсиум, начинались семь лесополос. Ширина лесопосадок нигде не превышала сорока-пятидесяти метров, но тянулись они до самого периметра, лишь кое-где прерываемые главными реками. Длина крупнейшей лесополосы, уходившей в направлении города Убруатер, столицы центральной планеты всего Сичультианского Установления, составляла девяносто километров: ее-то Вепперс и навещал чаще остальных. Все знали, что леса высажены здесь только для увеселения хозяина. Простое путешествие на флайере — прыгнул в кабину и помчался в столицу по параболической траектории — его не привлекало и казалось напрасной потерей времени, хотя и оставалось самый быстрым и экономичным способом добраться до Убруатера. В свободное время или просто по случайной прихоти Вепперс, как правило, предпочитал пользоваться маршрутом более медленным, проложенным на малой высоте, и приказывал пилотам аэролета следовать так низко над верхушками деревьев, как только позволяла аэродинамика маленького судна: в десяти метрах над самыми высокими ветвями, а то и ниже.