chitat 
36 
Наверное, удар оказался бы куда тяжелее, если бы Ларисса не скорбела об отце. Как ни парадоксально это звучит, но следует поблагодарить Винсента за то, что дал ей возможность отвлечься.
Он приходил в ее комнату ночь за ночью, и она узнала, что желание пьянит, как крепкое вино, и обходиться без его ласк все труднее. Недаром, затаив дыхание, ждала его прикосновений. Ему было неведомо, что в эти минуты она думала лишь о нем, и только наедине с собой Ларисса снова оплакивала отца. С каждым днем ей становилось все труднее скрывать печаль от проницательного брата. Видимо, поэтому Томас перестал спрашивать, почему отца так долго нет. И однажды она застала брата плачущим. Мальчик наконец осознал, что отец больше никогда не вернется. Но по молчаливому согласию они не хотели говорить об этом. Пока.
Поэтому Ларисса была благодарна Винсенту не только за то, что он предоставил им убежище на праздники, но и за все бесчисленные и разнообразные развлечения, не дававшие ей погрузиться в бездну отчаяния.
И все же она вот уже вторую ночь подряд запирала свою дверь. Больше она не ляжет в постель с Винсентом, особенно теперь, зная, что ничего другого ему от нее не нужно. Нелегко далось ей это решение. Другого, впрочем, она не ожидала. Однако Винсент приходил, как обычно, и тихо окликал ее из-за двери. Ларисса не отвечала, не могла ответить. Сердце нестерпимо болело при мысли о том, что его чувства к ней далеко не так сильны, как она надеялась.
Она промочила насквозь подушку, рыдая о том, каким прекрасным могло бы стать будущее…
Но ради Томаса приходилось делать вид, будто ничего не происходит. Вчера, в сочельник, она положила под елку купленные много месяцев назад подарки, и теперь, разбудив Томаса, потащила его в гостиную. Оказалось, что брат тоже припрятал для нее резные вещички, сделанные им самим для сестры и служанок Мары и Мэри, которые тоже присоединились к веселому обряду.
Для них, конечно, Рождество было грустным. Не то что в их родном доме, где царили веселье и радость. Но разве дело в подарках? Рождество — праздник семейный, праздник разделенной любви. И что поделаешь, если их семья сегодня неполна и родные тяжел переживают невозможность собраться вместе в этот главный в году день.
Мара и Мэри помогли им ненадолго забыться, охая и ахая над мастерством Томаса, совершенствующимся, по их мнению, с каждым годом, и над маленькими безделушками, подаренными Лариссой. Какое счастье, что она догадалась их купить задолго до того, как кончились деньги! Однако Мэри оставалась недолго. Она спешила на кухню. Ларисса сделала служанке лучший подарок, уговорив повара пустить ее в свои владения и не лишать удовольствия готовить рождественского гуся, лучше всего удававшегося Мэри. Ларисса не особенно беспокоилась, что Томас слишком разволнуется, хотя раньше он давно уже прыгал бы от счастья и носился по комнатам. Слава Богу, он хотя бы оправился от тяжелой болезни и постепенно набирался сил и энергии.
— Могу я поговорить с вашей сестрой? В дверях стоял Винсент, похоже, не слишком спешивший войти в комнату. Томас, которому и был адресован вопрос, даже не взглянул в его сторону.
— Нет, — спокойно ответил он, — если вы снова расстроите ее.
— Простите? — выдавил Винсент.
— У нее до сих пор глаза красные…
— Немедленно замолчи, Томас, — вмешалась Ларисса, пунцовая от стыда. — Мои слезы не имеют никакого отношения к барону, — добавила она и отвела глаза, не в силах лгать брату. — Пожалуйста, забери своих новых солдатиков и иди наверх. Я скоро приду.
Томас пронзил ее полным презрения взглядом, означавшим, что он прекрасно разгадал уловку сестры.
Но Мара, куда более тактичная, помогла ему собрать деревянных солдатиков, книги и почти утащила из комнаты. Винсент, однако, оказался не столь сообразительным или притворился, будто не понимает, в чем дело, потому что, едва оставшись наедине с ней, осведомился:
— Вы опять плакали из-за отца?
— Нет.
Настала его очередь вспыхнуть. Что ж, если он хочет правды, не стоило задавать лишних вопросов. И ей его не жалко. Настало время откровенного разговора. Он неоднократно избегал или уклонялся от ее намеков, когда они лежали в постели, а днем никак не представлялось возможности уединиться для беседы: слишком много было вокруг посторонних глаз. Но теперь в комнате никого нет, и он не целует ее до умопомрачения и не перебивает дурацкими смешными репликами, пока не настанет время снова зацеловать ее. Наоборот, настала его очередь засыпать се вопросами.
36 
