50 
Полицейский, сидевший напротив Алекса, поднялся, приветственно взмахнув рукой:
― Салют, лейтенант.
― Ну как тут у вас? Бдишь у гроба, Шварц?
― Вы не велели портить ему физиономию. Как вы сказали, не мешаю природе взять свое.
― И что? Берет она свое? ― Брейк навис над Алексом, широкий и черный в световом ореоле. ― Хочешь сделать заявление?
Отступив в сторону, я увидел, как Алекс медленно поднял глаза. Его лицо осунулось. Бессонная ночь согнала плоть с его висков и скул. Он растянул широкие выпуклые губы, приоткрыв зубы, и опять сомкнул их, не издав ни звука.
― Или будешь весь день сидеть, держа ее за ручку?
― Слышишь, что тебе говорят? ― прорычал Шварц. ― Этот человек шутить не любит. Будешь сидеть здесь, пока не расколешься. Через часок-другой сюда явится судмедэксперт ее потрошить, чтобы довести до конца то, что ты начал. Забронировать тебе местечко в первом ряду?
На Алекса не произвели никакого впечатления ни слова Брейка, ни слова его подчиненного. Взгляд юноши, недоумевающий и преданный, опять приковался к лицу мертвой женщины. Под безжалостной лампой ее волосы блестели, как витая металлическая стружка.
― Что с тобой, Норрис? У тебя нет человеческих чувств? ― Голос Брейка в подземной тишине звучал почти жалостно, почти растерянно, как будто мальчишка своей покорностью выбил у него из под ног почву.
Я сказал:
― Брейк.
Слово подействовало сильнее, чем я ожидал.
― Что еще? ― Он обернулся, недовольно перекосившись. Безжизненная сигарета в углу его рта напоминала черный палец, оттянувший вниз одну щеку. Я отошел к двери, и Брейк последовал за мной, наступая на пятки своей уменьшающейся тени. ― Дать носовой платочек?
Я сказал тихо, но стараясь, чтобы Алекс меня услышал:
― Вы выбрали не тот подход. Он чувствительный юнец. С ним нельзя обращаться как с отъявленным головорезом.
― Он, чувствительный? ― Брейк вытащил изо рта сигарету и сплюнул на пол. ― У него шкура, как у носорога.
― Не думаю. Дайте мне попробовать. Отстегните его и позвольте мне с ним поговорить с глазу на глаз.
― Мы с женой собирались сегодня в горы, ― ни с того ни с сего сказал Брейк. ― Обещали детишкам пикник.
Он усмехнулся так и не раскуренной сигарете, резко ее бросил и придавил каблуком.
― Шварц! Освободи его. Веди его сюда.
Щелчок отпираемых наручников был еле слышным, но очень значительным, как будто моральный груз переместился на точке опоры.
Шварц рывком поднял Алекса на ноги. Они вместе пересекли комнату. Алекс шел свесив голову и заваливаясь назад, Шварц грубо толкал его в спину.
― Вернете его в камеру, лейтенант?
― Чуть позже. ― Брейк обратился к парню: ― Вот это мистер Арчер. Он твой друг, Норрис, и хочет немножко с тобой потрепаться. Лично я считаю, что он зря теряет время, но тебе решать. Поговоришь с мистером Арчером?
Алекс перевел взгляд с Брейка на меня. На его гладком молодом лице появилось то же выражение, какое было на старом индейском лице женщины в переулке, ― отстраненности от всего, что могут сделать или сказать белые. Он молча кивнул и оглянулся на Люси.
Брейк и Шварц вышли. Дверь защелкнулась. Алекс двинулся в глубь комнаты. Он шагал неуверенно, широко расставив ноги, как дряхлый старик. Бетонный пол покато спускался к центру, где находился зарешеченный сток. Алекс тяжело протопал по едва заметному спуску и с трудом одолел подъем к каталке.
Склонившись над Люси, он спросил ее резким сухим голосом:
― Почему они это сделали?
Я подошел к нему сзади и, протянув руку, задернул простыней мертвую голову. Потом взял парня за плечи и развернул лицом к себе. Он качнулся на меня.
― Выпрямись, ― приказал я.
Алекс был с меня ростом, но его голова на мальчишеской шее свешивалась на грудь. Я приподнял рукой его подбородок.
― Выпрямись, Алекс. Посмотри на меня.
Он дернулся, но я удержал его за плечо. Вдруг он напрягся и выбил мою руку из-под подбородка.
― Но-но, парень.
― Я вам не кобыла! ― закричал он. ― Не понукайте меня, как кобылу! Уберите руки.
― Ты хуже кобылы. Ты упрямый мул. Твоя девушка убита, а ты не желаешь мне рассказать, кто это сделал.
― Они думают, что я.
― Сам виноват. Не надо было сбегать. Твое счастье, что тебя не подстрелили.
― Счастье. ― Слово вырвалось у него, как рыданье.
― Да, счастье, что ты остался жив. И не в твоей воле это изменить. Теперь тебе кажется, что тяжелее твоего горя нет, и тебе действительно тяжело, но это не причина для молчания. Через какое-то время ты опомнишься, и тебе захочется знать, кто же виноват в гибели Люси. Только уже ничего нельзя будет сделать. Ты должен помочь сейчас.
50 
