41 
– Да, сэр. А вы не допускаете мысли, что кто-нибудь может спросить?
– Спросить?
– Спросить старшего следователя Теннанта, почему он выбрал именно это дело.
Стрэтерн снова помрачнел, губы его сжались.
– Я подумаю, что тут можно сделать. Остальное в порядке?
– В порядке, сэр, – ответил Ребус, не веря самому себе.
Лицо Стрэтерна прояснилось, он поднялся со стула и одновременно с Ребусом оказался у двери.
– Ты первый, – приказал начальник. Затем поднял руку и потрепал Ребуса по плечу. – А знаешь, Темплер приходит в неистовство при упоминании о тебе.
– Потому что без моей проницательности дело Марбера намертво бы зависло.
Стрэтерн должным образом оценил шутку.
– Потому что ты с такой силой запустил в нее кружкой. Она воспринимает это как выпад против нее.
– Ведь это же только один из актов пьесы, сэр, – сказал Ребус, открывая дверь.
Он шел по коридору, обдумывая эту встречу, но, вместо того чтобы идти в рекреацию, спустился по лестнице вниз. Ему хотелось курить, но сигареты кончились. Выглянув во двор, он удивился, не обнаружив обычной толпы курильщиков. У него в комнате была пачка сигарет, так что в крайнем случае можно было зайти за ней либо неторопливо прогуливаться по коридору, надеясь на встречу с добрым самаритянином.
Беседа с шефом душевного успокоения не принесла. Ему хотелось убедиться в том, что появление на свет дела Рико Ломакса было простым совпадением. Он не мог взять и выбросить из головы тревожное подозрение, которое в его сознании выглядело более значительным по сравнению с тем, что мог видеть глаз.
Нет интриги обеспокоенных начальников полиции.
Нет денег, полученных от продажи наркотиков.
Нет тайного сговора между Греем, Маккалоу и Уордом.
Есть только дело Рико Ломакса… и его собственное участие в нем. А причина тревоги в том, что Джон Ребус знал о Рико Ломаксе больше, чем рассказал.
Намного, намного больше.
А знает ли это Стрэтерн? А не работал ли Грей на Стрэтерна?…
Ребус стал подниматься по лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Тяжело дыша, он поспешно шел по коридору, направляясь туда, откуда недавно вышел. Не постучавшись, он резко распахнул дверь, но начальника полиции в аудитории не было. В аудитории Андреа Томсон не было никого.
Стрэтерн, должно быть, шел сейчас в главное здание, в замок. Дорогу туда Ребус знал. Он шагал широко и быстро, не замечая молодых слушателей с их учтивым приветствием «сэр». На мгновение Стрэтерн задержался, рассматривая один из стендов, окаймляющих стены главного коридора, окна которого выходили на опустевший сейчас парадный плац. Ни стула, ни парашюта, ни ярко-красных полотнищ, перекрещивающихся в форме буквы X.
– Одну минуточку, сэр, – негромко произнес Ребус.
Стрэтерн посмотрел на него широко раскрытыми глазами и рывком открыл ближайшую дверь. За дверью был конференц-зал, заполненный рядами стульев с прикрепленными к спинкам пюпитрами для письма. В зале не было ни души.
– Ты что, хочешь раскрыть себя? – набросился на него Стрэтерн.
– Я должен знать о них более подробно, – ответил Ребус. – Обо всех троих.
– Я думал, мы обо всем договорились. Чем больше ты знаешь, тем сильнее могут быть их подозрения…
– Когда они взяли деньги? Как узнали про них? Как получилось, что эта троица оказалась вместе?
– Джон, ничего этого не отражено в отчетах…
– Но должны же быть какие-то записи. Что-то ведь должно быть.
Стрэтерн смотрел на него затравленным взглядом, словно боясь, что их подслушивают. Ребус был уверен в одном: если вся эта история с Берни Джонсом просто ширма, то никаких данных, никаких записей…
– Хорошо, – тихо, почти шепотом, произнес Стрэтерн. – Я достану все, что смогу.
– Сегодня вечером, – добавил Ребус.
– Джон, это может не…
– Сэр, мне все это нужно сегодня вечером. Казалось, Стрэтерна била дрожь.
– Самое позднее – утром.
Оба неотрывно смотрели в глаза друг другу. Ребус как бы нехотя кивнул. Он думал о том, дал ли он Стрэтерну достаточно времени, чтобы состряпать липовое дело. Наверное, нет.
Утром будет видно.
– Если возможно, сегодня вечером, – сказал он и пошел к двери. На этот раз он направился прямо в свою комнату, где лежала желанная пачка сигарет.
7
– А где ваш приятель-гомофоб? – спросил Доминик Манн.
41 
