Решение пришло, когда Мишка вспомнил о «мандате» боярина Журавля: «Как будто я сам приказываю». Самого пергамента у него с собой не было, но все пятеро ратников десятника Егора щеголяли в трофейных шлемах и сидели на трофейных лошадях с клеймом, повторяющим рисунок на печати — журавль, держащий к клюве извивающуюся змею. Мишка предложил Егору изобразить из себя журавлевских дружинников и именем боярина мобилизовать в ближайшей деревне весь имеющийся транспорт, заодно и с возницами. Ну не могли же в деревне знать всех дружинников в лицо! Быстренько опрошенный Герасим подтвердил, что подобное требование дружинников, хотя и не является повседневной практикой, но сильно удивить никого не должно, во всяком случае, староста спорить с «дружинниками» не решится, и объяснять ему, зачем понадобились телеги, вовсе не требуется, наоборот: в ответ на неуместное любопытство, требовалось лишь рявкнуть построже, да обозвать пообиднее.
Мишке план представлялся вполне реальным, но ратники, боевиков не смотревшие и авантюрных романов не читавшие, сомневались в успехе очень сильно. Ко всему прочему, Егор, хоть и являлся грозным рубакой, характером был прям и к лицедейству не склонен. Положение спас ратник Арсений — как Мишка стал догадываться, Арсений вообще исполнял во втором десятке роль «мозгового центра» — он взялся изображать старшего группы «журавлевцев». Остальным ратникам было велено помалкивать, а исключение сделали только для Фаддея чумы — ему поручалось, в нужный момент орать, ругаться и, если потребуется, распускать руки, но в меру — не увлекаясь.
Отрокам не досталось даже роли массовки — им предписывалось ждать в лесу, чтобы ни один случайный наблюдатель не заметил, что по журавлевским землям таскаются два десятка сопляков, почему-то в доспехах, но без взрослого пригляда.
Время тянулось медленно, нервишки поигрывали, и Мишка, чтобы отвлечься завел разговор с Герасимом:
— Как думаешь, Герась, обойдется миром?
— Да куда они денутся-то? Новоселы же! Даже в Отишии не стали б перед дружинниками кочевряжиться, а там-то старожилы живут — вольные, даже сатанинской печати на себе не носят!
— Какой, какой печати? — заинтересовался Мишка.
— Да вот, будь она проклята! — Герасим задрал рукав на левой руке. — Всех, кто здесь издавна не живет, как скотину клеймят, да еще пугают, что любого, кто с журавлевских земель сбежит, это заклятие заживо сгноит! Только отче Моисей, сказывал, что святая молитва у этого заклятья силу отнимает, так что, боятся не надо, но… все равно, боязно, как-то…
Мишка даже не расслышал последних слов Герасима, вздрогнув, словно увидел не человеческую руку, а ядовитую змею — на запястье у парня синела татуировка из семи цифр, как у узников гитлеровских концлагерей! Оказалось, что это совсем разные вещи: видеть подобное на телеэкране, через полвека после событий, или на живом человеке здесь и сейчас!
«Едренать… это уже даже и не ГУЛАГ, а Освенцим какой-то… ну, предшественник, счастлив твой бог, что тебя в этот раз дома не оказалось… но я до тебя доберусь, падла, сдохну, но доберусь!»
— … У меня еще получше, чем у других — продолжал, между тем, Герасим — охотникам-то можно туда-сюда ходить, а если пахарь или иной кто, кому на месте сидеть положено, то не приведи господь далеко от своего места страже попасться! Стражники-то ни имени, ни занятия не спрашивают, а сразу на печать смотрят! Сказывают, что самое начало заклятия им говорит: где ты живешь и разрешено ли тебе далеко от дома отходить!
«Что-то вроде удостоверения личности… первые цифры, наверно, указывают место жительства и род занятий… вот почему не бегут, дело не только в стражниках! Впрочем, а вдруг особой нужды бежать нету? Так вот подорваться, не зная куда, и где осядешь, чем прокормишься… да еще с семьей, причина серьезная нужна — только, если уж совсем невмоготу…»
— Слушай! — прервал Мишка Герасима. — А как тут вообще живется? Что строго, что воли нет, что Православную Веру попирают, это я уже понял, а как… ну, велики ли подати, сильно ли работами всякими утруждают, сытно ли живете? Я, вот, знаю, что рыбаки рыбку втихую на что-то обменивают, и за это наказание положено. Что, ничем с соседями поменяться нельзя? Торг, ярмарки у вас бывают, купцы приезжают?
— Мы же охотники, запашка у нас небольшая была, да и огородик… — начал было Герасим, но, видимо спохватившись, что выходит как-то несолидно, сменил тон: — как посмотреть, боярич. Живем, по правде говоря, сытно, но обидно. — Парень, явно подражая кому-то, провел рукой по подбородку, словно оглаживая несуществующую бороду. — От урожая оставляют ровно столько, чтобы до нови прокормиться — не в обрез, но без излишеств. И от скотины приплод тоже не весь забирают…