100 
— Разыграли как по нотам, не так ли, сэр? — спросил он.
— Вы чертов дурак, Ребус!
— Пять минут назад вы называли меня просто «Джон». Что же случилось? Или вы боитесь, что из чувства мести Эддисон повысит процент по вашей закладной?
— Сэр Майкл — порядочный человек и мой близкий друг! — отрезал Корбин.
— А также отчим наркоманки, которая лжет полицейским при исполнении, — спокойно парировал Ребус. — Как говорится, родных не выбираешь. Только друзей человек может выбирать самостоятельно, однако… Словом, вся эта шайка из ПШБ выглядит на редкость подозрительно.
— Первый шотландский банк — чуть ли не единственное успешное предприятие, действующее в стране на данный момент! — прошипел Корбин.
— Это вовсе не значит, что там собрались сплошь «хорошие парни».
— Зато себя вы, как я погляжу, причисляете к «хорошим парням». — Корбин выдавил смешок. — Ну и наглец!..
— У вас есть еще что-нибудь, сэр? Может быть, кто-то из ваших соседей хотел бы воспользоваться нашими скромными силами для поисков пропавшего садового гнома, вылепленного из бесценного гипса?
— Еще только одно, Ребус… — Корбин заставил себя сесть, но дышал по-прежнему тяжело. — Я рад, что вы… что вы уже в моем прошлом.
— Спасибо за напоминание, сэр.
— Вы меня не поняли! Я отлично помню, что до выхода на пенсию вам осталось три дня, но работать вы больше не будете. Я отстраняю вас от дела.
Ребус смерил начальника неожиданно жестким взглядом:
— Вам не кажется, сэр, что с вашей стороны это мелко? Хотя нет, скорее — жалко. Булавочный укол, не больше!
— В таком случае ничто не помешает вам принять к сведению остальное. — Корбин набрал в грудь побольше воздуха. — Если я узнаю, что вы явились на Гейфилд-сквер, я понижу в должности каждого, кто осмелится с вами заговорить. Мне нужно, чтобы вы держались подальше от участка — сидели дома и считали часы до пенсии. Начиная с сегодняшнего дня вы больше не действующий офицер полиции — и уже никогда им не будете. — Он протянул руку: — Удостоверение!
— А если я не отдам?
— Вы что, хотите провести некоторое время в камере? Мне кажется, мы сумеем упечь вас на эти три дня без… без каких-либо осложнений. — Ладонь Корбина нетерпеливо сжалась и снова разжалась. — Знаете, Ребус, я мог бы без особого труда назвать сразу трех начальников полиции, которые были бы счастливы оказаться сейчас здесь, в этом самом кабинете.
— Я тоже, — согласился Ребус. — Из вас, я думаю, вышел бы очень недурной любительский квартет, исполняющий песенку о недисциплинированном раздолбае.
— Это, — с торжеством воскликнул Корбин, — и есть та причина, по которой ты отстраняешься от работы! Недисциплинированность. Неподчинение начальству. Самоуправство.
Он все еще протягивал руку через стол, и Ребус, поглядев на нее, недоуменно качнул головой. Ему не верилось, что Корбин продолжает настаивать на своем — он-то считал, что шеф знает его лучше.
— Если вам нужно мое удостоверение, — сказал он негромко, — пришлите за ним кого-нибудь из ваших дисциплинированных жополизов.
И, повернувшись, он шагнул к выходу. В дверях кабинета он вдруг увидел секретаршу Корбина, которая, выпучив от изумления глаза, так и застыла на пороге, прижимая к груди папку с какими-то документами. Коротким кивком Ребус подтвердил, что она не ослышалась, и одними губами произнес «раздолбай» — просто на всякий случай.
Выйдя на стоянку возле полицейского управления, Ребус отпер «сааб», но садиться за руль не стал. Некоторое время он стоял неподвижно, положив руку на ручку дверцы и глядя в пространство. Только недавно он понял, что бояться нужно вовсе не представителей «дна», а тех, кто наделен привилегиями и властью. Быть может, именно поэтому Кафферти пришлось в конце концов выйти из тени, легализовать себя и свой бизнес, сделаться или, вернее, притвориться добропорядочным членом общества. Достаточно иметь влиятельных друзей в нужных местах, и ты можешь совершенно законно совершать сделки и решать судьбы — и при этом ничего не опасаться.
Сам Ребус никогда не ощущал себя членом той или иной социальной группы, хотя когда-то — в годы армейской службы или в первые месяцы работы в полиции — честно пытался «влиться в коллектив». Но чем лучше он узнавал коллег, тем слабее становилось его «чувство принадлежности» и тем меньше он доверял окружающим с их партиями в гольф, с высказанными «на ушко» клеветническими пожеланиями, с их подсиживаниями, иудиными рукопожатиями, с их готовностью подмазывать, льстить и лизать зад начальству. Не было ничего удивительного в том, что такие люди, как Эддисон, поднимались на самый верх — они сами хотели этого, к тому же в их представлениях это было и правильно, и нисколько не зазорно. Ребус все это понимал и лишь немного досадовал на себя за то, что недооценил Корбина: он не ожидал, что начальнику полиции хватит духу провернуть этот подлый трюк — вывести его из игры на все оставшиеся три дня.
100 
