Особенно,... 
109 
Глин говорила, глядя на протянутую тарелку с бутербродами и не прикасаясь к ней:
— Я не хочу видеть тебя рядом с телом моей дочери, Джастин.
Они сидели в гостиной за кофейным столиком. Горел искусственный камин, фальшивые языки пламени с тихим шипением вылизывали фальшивый уголь. Шторы были опущены. Глухо тикали электронные часы. Какая уютная, какая элегантная комната.
Сначала Джастин промолчала, посмотрела на мужа, ожидая, что он сейчас остановит Глин, скажет ей что-нибудь. Но тот внимательно разглядывал чашку с чаем и блюдце. И только на скуле заиграли желваки.
Он знал, что рано или поздно это случится, подумала Джастин.
— Энтони?
— С Еленой тебя по-настоящему ничего не связывало, — продолжала Глин. Ее голос звучал необыкновенно ровно, рассудительно. — Поэтому прошу тебя не ходить на похороны. Надеюсь, ты сама все понимаешь.
— Я десять лет была ей мачехой.
— Пожалуйста, не надо, ты была второй женой ее отца, не больше.
Джастин поставила тарелку на стол. Она окинула взглядом ровненькую стопку бутербродов, отметила, что у нее получился правильный узор. Яйца, салат, крабы, холодная ветчина, плавленый сыр. Корочки аккуратно удалены, хлеб нарезан ровно, будто по линеечке. Глин продолжала:
— Мы отвезем тело Елены в Лондон на прощальную церемонию, поэтому без Энтони ты пробудешь всего-то несколько часов. А затем будете устраивать свою жизнь, как вам нравится.
Джастин уставилась в одну точку и никак не могла найти ответ.
Глин не умолкала, словно весь свой монолог продумала заранее:
— Мы так и не выяснили до конца, почему Елена родилась глухой. Говорил ли тебе об этом Энтони? Мне кажется, мы могли бы это выяснить, провести какие-то обследования, например на генетическом уровне, ты меня понимаешь, надеюсь, но нам тогда это и в голову не пришло.
Энтони наклонился, поставил чашку на столик. Он не выпускал из рук блюдце, словно оно вот-вот Упадет.
— Я не понимаю… — произнесла Джастин.
— Видишь ли, Джастин, у тебя тоже может родиться глухой ребенок, если у Энтони с генами не все в порядке. Я решила, что должна тебя предупредить. Справишься ли ты, я имею в виду твое эмоциональное состояние, если у тебя родится ребенок-инвалид? Готова ли ты к тому, что ребенок с такими особенностями будет вставлять палки в колеса твоей карьеры?
Джастин посмотрела на мужа, но он избегал ее взгляда. Одну руку Энтони нетвердо сжал в кулак, положив ее на бедро.
— Неужели этот разговор так необходим, Глин?
— Да.
Глин потянулась за чашкой и некоторое время внимательно изучала фарфоровую розочку, вертя чашку то вправо, то влево, будто любуясь рисунком.
— Так-то. Вроде я все сказала. — Глин поставила чашку на место. — Я не останусь на ужин. — И ушла, оставив их наедине.
Джастин повернулась к мужу, ожидая объяснений, но тот не шевелился. Уивер весь растворился в себе, его скелет, плоть и кровь будто рассыпались в прах и пепел, из которых возникли все люди на земле. Какие маленькие у него руки. Впервые в жизни Джастин задумалась над тем, почему ей так хотелось надеть ему на палец именно это широкое обручальное кольцо из белого золота — самое большое, самое яркое в магазине, только такое кольцо могло венчать собой их брак.
— Ты тоже этого хочешь? — наконец спросила Джастин.
Веки у него были воспаленные, опухшие.
— Что?
— Хочешь, чтобы я не присутствовала на похоронах? Ты тоже этого хочешь, Энтони?
— Да, так будет лучше. Попытайся понять.
— Понять? Что понять?
— Она не несет ответственности за свои слова и поступки. И действия свои не контролирует. Это слишком глубоко внутри, Джастин. Попытайся понять.
— И не ездить на похороны.
Он шевельнул пальцами, поднял и опустил их, и Джастин уже знала, что он ответит.
— Я причинил ей боль. Я бросил ее. Я столько ей должен. Я обеим им слишком много должен.
— О боже.
— Я уже говорил с доктором Теренсом Каффом о заупокойной службе в пятницу в церкви Сент-Стивенз. Ты будешь там присутствовать. Все ее друзья будут там.
— И это все? Все? Так, значит, ты рассудил? А насчет нашего брака? Нашей жизни? Моих отношений с Еленой?
— Речь не о тебе. Ты не можешь обижаться.
— Ты даже не спорил с ней. Ты мог бы вступиться за меня.
Энтони наконец посмотрел на Джастин:
— Так надо.
Джастин промолчала. Ненависть еще сильнее сдавила ей грудь. Но она не сказала больше ни слова. Будь умницей, доченька, повторяла мама, если вдруг в Джастин просыпалось желание поскандалить с мужем, словно она какая-нибудь сварливая бабенка. Будь умницей.
109 
