— А ты что будешь делать?
— Я спущусь поговорить с Эрией, она же на грани помешательства. Поговорю с ней, с ее семьей. Скажу, что это был взломщик, грабитель, но, если мы не хотим вмешательства полиции, нам придется справляться своими силами. Они так же не хотят появления полиции, как и мы. Их станут допрашивать, сообщат в иммиграционную службу и вышлют. Мы управимся со всем своими силами. Этой ночью.
— Что ты имеешь в виду, Пат?
— Не волнуйся, все будет сделано, никто лишний не узнает, — успокоил меня Пат, превращаясь на моих глазах в того бывшего офицера пожарной части, который привык взваливать ответственность за других на себя. Но все равно меня это не убедило.
— Мне кажется, надо вызвать полицию.
— Алекс, послушай, тебя же арестуют, скажут, что ты ревновал Эрию к Джону, на тебе его кровь, у тебя был мотив, у тебя все шансы угодить за решетку.
— Если я расскажу им о Малхолландах…
— То тебе не поверят! Господи, Алекс, уж тебе ли не знать: копы выбирают версию попроще, а тут сразу есть простое объяснение всему. Никакого тайного сговора, элементарное убийство. Такие ножи где угодно можно купить.
— У меня же алиби, есть свидетель.
— Кто, я? Брось. Ты был его соседом по комнате, он трахал девку, которую ты любил, за это ты прикончил его своим же собственным ножом. Как минимум в тюрягу загремишь. Думаю, у тебя не наберется пяти штук баксов в залог?
— Нет.
— Алекс, поверь: дело — труба.
Я кивнул, не имея сил спорить, уже не в состоянии решить, что правильно, что нет. Вместо этого я пошел к Пату, разделся, намылился, смыл все под душем. Прислонившись к стене, зарыдал. Потом нашел один из халатов Пата, облачился в него, спустился в холл. Вошел к себе. Никого. Запах крови, отвратительный, всепроникающий.
Я спустился вниз. Постучался к эфиопам.
Открыто. Я вошел. Столпотворение. Вся семья на ушах. Пат разговаривает с мистером Улеява, сыновья тут же, все в ужасе, Саймон переводит слова Пата. Эрия, завернутая в одеяло, свернулась калачиком на диване. Волосы мокрые. Приняла ванну или душ. Страх страхом, но она умница, смыла с себя всю кровь.
Рядом с ней стояло ведро, видно, совсем недавно ее тошнило. Ее мать и бабушка гладили ее волосы, а она дрожала и плакала.
Увидев меня, она открыла рот.
— Эрия, — обратился я к ней.
— Проваливай отсюда, Александр, — возник Пат. — Я сам тут со всем разберусь.
Я подошел к Эрии. Она зарылась глубже в диванные подушки, на мгновение испугавшись меня. Бабушка попыталась мне помешать, не давая прикоснуться к внучке. Я упал на колени перед диваном. От нее все еще пахло кровью. Или это мне так показалось.
Я коснулся ее волос:
— Ужасно, просто ужасно.
Она всхлипывала. Я дал ей выплакаться. Разговор в комнате прекратился.
— Эрия, мне очень жаль, очень…
— Алекс, не надо, — сказал Пат, предостерегая меня от дальнейших слов.
Эрия протянула ко мне руки, я прильнул к ней, обнял. Нет, никакой крови. Она пахла шампунем и чистой кожей — вымылась основательно. На минуту мы замерли в объятиях друг друга. Ее мокрые волосы падали мне на спину. Пат снова заговорил с Саймоном приглушенным голосом, а тот стал переводить его слова отцу на певучий эфиопский.
— Эрия, послушай меня, ты что-нибудь видела? — спросил я. — Ты видела, кто это сделал?
Эрия помотала головой.
— Расскажи мне, как все было, — попросил я.
Мать дала ей выпить что-то из матового стакана. Эрия проглотила. Посмотрела на меня и попыталась улыбнуться:
— Мы с Джоном были в постели.
— Я знаю, — сказал я. — И что произошло?
— Мы спали, точнее, засыпали.
— И потом?
— Потом в дверь постучали. Джон подумал, что это ты, и сказал: «Этот дурень опять посеял ключи».
Я улыбнулся.
— А что было потом, Эрия? — мягко спросил я.
Она схватила меня за руку и сильно сжала. Так сильно, что я почувствовал боль.
— Джон встал, вышел из спальни и прикрыл за собой дверь. Пошел в прихожую и все не возвращался. Сначала я ничего не слышала. Было непонятно, что его задержало. Я думала, он с тобой говорит. Подождала минут пять. В комнате работал вентилятор, поэтому я ничего не слышала, но потом… услышала. — Она залилась слезами.
Подошел Пат, тронул меня за плечо:
— Александр, ты делаешь только хуже, я пытаюсь тут все уладить, ты мешаешь. Иди-ка лучше наверх, ты мокрый весь, — сказал он тихо, с пониманием.