95 
— Протопопова?
— Да, кажется.
— Чего ему здесь надо было? — ворчливо проговорил Женька. — Это все не его епархия.
— Я не знаю. Могу рассказать, что видел, когда приехал поздно вечером двадцать второго.
— На чем приехали?
— На велосипеде.
— И что же? — Женька медленно ходил по дому, изредка приседая и вглядываясь то под стол, то под кровать, с досадой отмечая тщательность, с которой Рудинская произвела уборку.
Введенский осторожно следовал за ним, машинально повторяя его движения.
— Было очень много следов обуви. На улице моросило, во дворе было полно грязи. И на крыльце, и на веранде.
— А во дворе?
— Во дворе было темно. Я же с фонариком тут лазил. Нам передали только в половине девятого вечера, что Наташа велела позвонить. А наутро приехала местная милиция с собакой, и нам входить сюда вообще не разрешили, даже во двор.
— Что собака?
— Собака потянула вон туда, к дороге, и там заметалась, потеряла след.
— Кусочек пленки кто нашел?
— Оперуполномоченный уголовного розыска.
— Где?
— Я не знаю, Наташа говорила — под кроватью.
— А потом?
— Потом, ближе к полудню, они пошли по дороге в сторону просеки, по маршруту рейсового автобуса.
— Куда автобус?
— В райцентр, в Рыбное. А там — кому куда надо. Можно в Москву уехать, можно до Коломны — и на электричке. Хотя на электричке и из Луховиц удобно…
Женька его почти не слушал, уже понял, что искать следы и улики в многократно осмотренном экспертами и тщательно убранном хозяйкой-аккуратисткой доме — только время терять.
— А по расписанию отсюда автобус когда идет?
— По расписанию в девять утра, но он всегда опаздывает минут на пятнадцать — на полчаса.
— Как отсюда другим путем выбраться?
— Обычно ходят по дороге над болотом, а там через луг, потом до трассы. По ней на попутке можно доехать до Раменок, как минимум, а если повезет, то и до Москвы.
— Можем мы пройти этим путем?
— Отчего же нет, пойдемте!
Грязь на некогда асфальтированной поверхности дороги засохла, обочина в колдобинах и трещинах походила на солончаки. Первую сотню метров они прошли молча. Шериф то трусил рядом, то вдруг находил для себя что-то интересное справа и слева, отставал, а потом трусцой догонял хозяина, виновато поглядывая на него: «Извини, совсем забыл, что тебя надо охранять».
- Здесь дорога спускается в балку,
- Здесь и высохших старых коряг,
- И лоскутницы осени жалко,
- Все сметающей в этот овраг, —
негромко процитировал Петр Андреевич Пастернака.
Они прошли мимо сбитой тяжелой машиной опоры со знаком «Конец населенного пункта», представлявшим собою табличку «БЕЛОЩАПОВО», перечеркнутую красной линией. Справа показались корпуса заброшенной фермы, впереди слева начинался лес.
Введенский остановился, показал пальцем на кусты в преддверии леса:
— Вот здесь целлофановый мешок с бутылками из-под коньяка нашли. Наш участковый лейтенант Зыков вчера сказал, будто коньяк тот самый, что оставался на донышках стаканов Рудинской и Неледина. И отпечатки пальцев на стаканах и бутылках совпадали.
Женька спустился, побродил среди кустов, уже «отмеченных» Шерифом.
— А на той ферме проводили осмотр?
— Даже землю щупами протыкали. Но ничего, конечно, не нашли. На войне, как на войне, — немного невпопад сказал Введенский.
Тропинка привела их в лес, вначале смешанный, из осин и орешника, по мере углубления все чаще попадались можжевельник и сосны.
— Вот вы давеча войну помянули. Вы, что же, воевали?..
— К сожалению, — неожиданно для Женьки ответил «Антон Павлович». — В Афганистане полтора года. Если бы не гепатит, неизвестно, как бы у меня все сложилось.
— В каком же качестве вы там находились?
— В качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда», — не очень охотно пояснил Введенский. — Меня туда по блату устроили. После того, как два моих любимых ученика погибли под Файзабадом, я позвонил однокашнику и напросился. Дело в том, что тема моей дипломной работы, а потом и кандидатской диссертации была связана с историей Афганистана, я даже немножко дари знаю. Изучал историю в диапазоне от Дурранийской державы до провозглашения независимости Амануллой-ханом.
— Черт знает что! — засмеялся Евгений.
95 
