145 
Ладно, хватит морализировать.
Прощай, дитя мое. Именно так я к тебе и отношусь. Как к дочери, которой у меня никогда не было. А если бы и была, то мне хотелось бы, чтобы она была в точности как ты.
Думаю, ты уже более или менее успокоишься к тому времени, когда станут оглашать завещание. А сейчас тебе еще тяжело.
И еще раз хочу сказать: не плачь обо мне. С той минуты как глупый старик Цезарь споткнулся о то злосчастное дерево, жизнь моя стала такой, что смерть — это в любом случае самый лучший выход. Я все равно не смогла бы жить парализованной. Лучше уйти с достоинством, пока еще сохранилось уважение к себе.
Спасибо тебе за все. Постарайся найти свое счастье. Поэт из меня неважный, так что я лучше скажу чужими словами. На днях мне попалась на глаза одна вещь. Шекспир, кажется. И там встретились строки, которые уди-
еительно красиво и точно выражают все то, что я хотела сказать тебе о своем уходе из жизни. Вот эти строки:
Ты погрусти, когда умрет поэт,
Покуда звон ближайшей из церквей
Не возвестит, что этот низкий свет
Я променял на низший мир червей,
И если перечтешь ты мой сонет,
Ты о руке остывшей не жалей,
Я не хочу туманить нежный цвет
Очей любимых памятью своей[16].
Твоя кузина Мэри».
Казалось от горя у меня на время помутился рассудок. Теоретически я была морально готова к тому, что кузина Мэри может умереть, но когда это случилось на самом деле, потрясение было огромное. В какой-то мере спасало лишь осознание новой ответственности и дела, которые помогали отвлечься.
Похоронный звон колоколов, под который кузину Мэри опускали в могилу, потом еще долго отзывался в моей душе гулким эхом, наполняя меня отчаянием. Я просто еще не понимала, как буду жить одна без нее. С кем теперь советоваться? С кем говорить по душам? До сих пор мысль о том, что я ее больше никогда не увижу, казалась мне невероятной. Я перебирала в уме все события своей жизни, начиная с того дня, когда приехала сюда из Лондона вместе с мисс Белл. Тогда, в первое время, я относилась к кузине Мэри с почти благоговейным трепетом и не сразу заметила ее добрые, ласковые руки, протянувшиеся ко мне, одинокому ребенку.
Я не плакала по кузине Мэри. Мне казалось, что моя скорбь глубже слез. Похороны переживала, как самый страшный кошмар в своей жизни: стук комьев земли о крышку гроба, сгрудившиеся вокруг ямы люди, возвращение домой, торжественное оглашение завещания и новое отношение ко мне окружающих…
Я стала хозяйкой Трессидора, но радости от этого не испытывала.
«Все придет позже», — раздался во мне строгий голос. Словно это кузина Мэри сказала…
Я стояла и без конца повторяла про себя шекспировские строчки из ее прощального письма. В них была выражена простая и искренняя просьба. И я подумала: «Я должна перестать мучиться. Необходимо обратить внимание на то, что происходит вокруг. Это ее жизнь, которую ока завещала мне».
Меня навестил Джим Берроуз и в очень трогательной форме предложил свои услуги. Он сказал, что будет работать на меня с полной отдачей, точно так же, как он работал на покойную кузину Мэри.
Я объехала все поместье, встретилась с людьми.
Поездка несколько укрепила мой дух. Многие — каждый по-своему, конечно, — приветствовали меня в качестве новой хозяйки Трессидора. Они опасались того, что в поместье появится чужак, который поломает устоявшиеся правила. Теперь они поняли, что все будет так же, как при прежней хозяйке.
Выслушивая их, я думала о тетушке Имоджин, одно имя которой способно было нагнать на обитателей поместья ужас, и впервые после смерти кузины Мэри улыбалась.
Я поняла, что в работе мое спасение. Решила отдавать поместью мои силы, а оно в свою очередь будет мне утешением. Я позабочусь о том, чтобы Трессидор процветал. Кузине Мэри, если она будет следить за мной с неба, не в чем будет упрекнуть меня.
Выразить свои соболезнования пришла и Гвенни.
— А знаешь, — сказала она, — немалый кусочек тебе отломился.
В глазах ее играл стяжательский блеск. Она, конечно, уже прикидывала в уме стоимость моего наследства.
Я вела себя с ней сдержанно, и она не стала задерживаться.
Реакция Поля была иной.
— Значит, это следует так понимать, — проговорил он, — что теперь ты уже не можешь уехать. Теперь ты останешься с нами. Навсегда…
145 
