— Ваша машина, сэр, — произнесла она наконец. — Надеюсь, там есть сигнализация, иначе на ней не останется и болта, когда вы выйдете из моей квартиры. — Она с уважением погладила кожаное сиденье. — Они такие, мои мальчики.
— У вас трое детей?
— Пятеро. — Она поправила воротник макинтоша и посмотрела в окно.
Линли искоса взглянул на нее. Держала она себя чуточку вульгарно, во всяком случае, не выглядела матерью пятерых детей. Пожалуй, ей не было и тридцати.
— Пятеро, — повторил он. — Много хлопот с ними?
— Сейчас налево, — сказала она. — Надо выехать на Саут-Ламбет-роуд.
Они проехали в сторону набережной Альберта, а когда угодили в пробку возле вокзала Вокс-холл, она показала ему проезд через лабиринт переулков, и он в конце концов вывел их к блочному дому-башне, где жила ее семья. К двадцатиэтажному, из стали и бетона, без всяких украшений, окруженному тоже сталью и бетоном. Из колористической гаммы в нем доминировал цвет ржавого чугуна и желтовато-бежевый.
Лифт, в котором они поднимались, пропах мокрыми пеленками. Задняя стенка была оклеена объявлениями о собраниях жильцов, телефонами организации по борьбе с преступностью и кризисных горячих линий на любые темы, от изнасилования до СПИДа. На боковых стенках висели потрескавшиеся зеркала. Двери казались змеиным гнездом из неразборчивых граффити, среди которых выделялись написанные красным слова «Гектор сосет член».
Пока они поднимались, Шейла стряхнула зонтик, сложила, убрала в карман, сняла с головы шарф и взбила прическу, так что она приобрела некоторое сходство со слегка поникшим петушиным гребнем.
Наконец, двери лифта раздвинулись, и Шейла, сказав «сюда», повела его по узкому коридору в заднюю часть здания. С каждой стороны шли двери с номерами. За ними играла музыка, бормотал телевизор, звучали голоса. Кричала женщина «Билли, отпусти!», плакал ребенок
Из квартиры Шейлы раздался детский крик: «Нет! Не буду! Ты не заставишь меня!» — а за ним грохот барабана, причем барабанщик не отличался талантом. Шейла открыла ключом дверь, распахнула ее и крикнула:
— Ну-ка, мальчики, кто поцелует мамочку?
Ее мгновенно окружили трое маленьких мальчиков, они сгорали от нетерпения выполнить просьбу матери, и старались перекричать друг друга.
— Филипп говорит, у нас есть мозг, а у нас его нет, правда, мамочка?
— Он заставил Линуса съесть на завтрак куриный бульон!
— Гермес надел мои носки и не хочет их отдавать, а Филипп говорит…
— Где же он, Джино? — спросила Шейла. — Филипп! Иди к своей мамочке.
Стройный и смуглый мальчик лет двенадцати показался в дверях кухни с деревянной ложкой в одной руке и кастрюлей в другой.
— Делаю пюре, — сказал он. — Всегда эта противная картошка разваривается. Опять я прозевал.
— Ты сначала поцелуй свою мамочку.
— Ай, ладно.
— Нет, не ладно. — Шейла показала на свою щеку. Филипп подошел и нехотя чмокнул. Она слегка потрепала его и схватила за волосы, где торчала пластмассовая пластинка, которой он причесывался. — Перестань подражать отцу, Филипп. Ты меня сводишь с ума. — Она засунула пластинку в задний карман его джинсов и слегка шлепнула по заду. — Вот это мои мальчики, — сказала она Линли. — Мои необыкновенные парни. А это дядя-полицейский. Так что смотрите не балуйтесь.
Мальчики вытаращили на Линли глаза. Он старался не смотреть на них. Они выглядели скорей как ООН в миниатюре, чем как родные братья, и было очевидно, что ее слова «твой отец» были неоднозначны для каждого из детей.
Шейла представила их, кого-то целуя, кого-то потрепав за ухо, кого-то похлопав по щеке. Филип, Джино, Гермес, Линус.
— Мой ягненочек Линус, — сказала она. — Всю ночь я не спала из-за его горла.
— И еще Пинат, — сказал Линус, хлопая мать по животу.
— Верно. И сколько всего получится, милый?
Линус поднял руку, растопырил пальцы, улыбнулся, шмыгнув носом.
— Сколько? — повторила мать.
— Пять.
— Молодец. — Она пощекотала его живот. — А тебе сколько лет?
— Пять!
— Правильно. — Она сняла макинтош и отдала Джино вместе с сумкой, сказав: — Сумку отнеси на кухню. Раз Филипп готовит пюре, я сделаю отбивные. Гермес, оставь в покое барабан и вытри Линусу нос. Господи, только не рубашкой!
Мальчики двинулись следом за ней на кухню — одну из четырех комнат, выходивших в гостиную, вместе с двумя спальнями и ванной. Квартира была забита пластмассовыми грузовиками, мячами, двумя велосипедами и кучкой грязного белья. Окна спален смотрели на другой блок дома-башни, а их мебель состояла из двух пар двухэтажных кроватей в одной комнате и двуспальной кровати с детской колыбелькой в другой.