Последние отзывы

  68  

Пауза раздосадовала Эверта, он чертыхнулся, на сей раз вполне внятно.

— Чем, черт побери, ты там занят? Аргументы ищешь в своей книжонке? Да, это убийство. Но убийство со смягчающими обстоятельствами. Требуй, черт возьми, длительный срок, если приспичило, но удовольствуйся восемью-десятью годами. Общество — это мы с тобой. Понимаешь? То самое общество, которое не сумело защитить ни дочь Стеффанссона, ни кого другого.

Прямо как заключительная речь. Он уже записал все столбиком, привык так делать, подытоживать, формулировать все в целом, чтобы увидеть совокупность, а затем разбить на отдельные вопросы. И теперь он поднял голос, знал, что голос у него тонкий, ничего не попишешь, но поднять-то его можно, можно придать ему нарочитую вескость.

— Я слышу, что вы говорите, Гренс. Но разве слабость общества дает ему право казнить подозреваемого сексуального убийцу? Что, если Лунд невиновен? Вы же ничего не знаете. А главное, Стеффанссон тоже ничего не знал. По-вашему, мы что же, должны сказать, что расправа над Лундом справедлива, поскольку его видели вблизи места преступления? В таком обществе вы хотите быть полицейским? В обществе людей, которые выходят на улицы и сами вершат правосудие? Приговаривают других людей к смерти? Не знаю, в своде законов, каким я располагаю, нет ни слова о смертной казни. На нас лежит ответственность, Гренс. Мы должны показать каждому отдельному гражданину, что если он поступит как Стеффанссон, то сядет пожизненно. Пусть он даже скорбящий отец.

Под потолком у Гренса висел вентилятор. Как в средиземноморских гостиницах. До сих пор Огестам не замечал его, увидел только сейчас, когда вентилятор отключился и в комнате настала полная тишина. Посмотрел вверх, потом снова на пожилого человека перед собой, ища в его лице горечь, озлобленность, пытаясь понять, откуда же берется весь этот страх, он не сомневался, что это именно страх, обернувшийся неприступностью и агрессивностью. Чего он так боится? Отчего ему так трудно выказать участие, говорить без ругательств и обвинений? Сколько историй он слышал про Гренса, еще когда учился в университете, — полицейский Гренс, самостоятельный, лучше всех остальных. А теперь? Он не видел того, о ком слыхал. Видел надутого индюка, загнавшего себя в угол и сидевшего там, одинокого, изработавшегося, неспособного выбраться оттуда, он насмешничал, ненавидел и понятия не имел, как ему попасть домой.

Я не хочу стать таким, думал Огестам. Озлобленность отвратительна, почти так же отвратительна, как одиночество.

Эверт ждал, с компакт-диском в руках. «Классика Сив», двадцать семь композиций. Открыл футляр, вынул тоненький пластмассовый диск. Пальцы оставили на блестящей стороне жирные следы. Повертел-покрутил, сунул обратно в футляр.

— Ты закончил?

— Пожалуй.

— Тогда можешь забрать это. У меня нет такого аппарата.

Он протянул диск Огестаму, который покачал головой:

— Он ваш. Не хотите слушать, выбросьте.

Гренс отложил диск в сторону. Сегодня среда, вторая неделя с тех пор, как Лунд избил двоих конвоиров и сбежал. Маленькая девочка умерла. Ее убийца тоже. Отец девочки сидел в нескольких кварталах отсюда, под замком, в ожидании решения об аресте и начала процесса. Пижонистый прокурор скоро потребует для него пожизненного срока.

Иногда ему становилось невмоготу. Иногда он с нетерпением ждал того дня, когда все кончится.

•

В жару с мертвыми телами обстояло хуже. Они напоминали ему фильмы о природе, которые он с годами возненавидел: фальшиво бодрые голоса дикторов, ведущие зрителя по залитой палящим солнцем безлюдной африканской саванне, мухи, назойливо жужжащие у микрофона, хищник, готовый к охоте, за несколько секунд настигающий слабого противника, набрасывающийся на него, раздирающий на куски, пожирающий все, что можно сожрать, и бросающий остатки окровавленного мяса, на которое тотчас кидались снова, на сей раз жужжащие мухи, составная часть процесса распада, зловонного, спешного, уничтожительного.

Вот что он видел перед собой, эту картину он всегда носил с собой за запертой дверью и узкой лестницей по дороге в подвал Института судебной медицины, в секционный зал.

Они приходили сюда неделю назад, он отвернулся, когда подняли простыню, невредимое, умиротворенное лицо девочки и изувеченное тело. Эверт кивнул ему, дав понять, что он может не смотреть, что ему незачем вбирать в себя еще больше безнадежности, вникать в бессмысленное.

  68