— Что делать будем? — осведомился Солиман.
— Едем, сядем ему на хвост, — скомандовал старик.
— Минуточку, — остановила его Камилла.
Нахмурив брови, она снова прибавила звук у приемника, тихонько потрескивавшего рядом с ней. Солиман хотел заговорить, но Камилла ему не позволила, сердито выставив руку.
«…обнаружив, что он не вернулся, сообщила в полицию. Пострадавший, Жак-Жан Серно, пенсионер шестидесяти шести лет, бывший преподаватель, был найден на рассвете на проселочной дороге неподалеку от Сотрэ, в Изере. Он был чудовищно изуродован, убийца перерезал ему горло. По сведениям, полученным от родственников и знакомых, Жак-Жан Серно вел спокойный образ жизни, и обстоятельства трагедии пока что остаются невыясненными. Прокуратура Гренобля возбудила уголовное дело. Судя по всему, некоторые улики позво…»
— Это к нам не относится, — запротестовал Солиман и спрыгнул наземь. — Сотрэ — ничтожная дыра на краю света, к югу от Гренобля.
— Надо же, ты так хорошо знаешь, что где находится! — изумилась Камилла.
— А словарь на что? — ответил Солиман, без видимых усилий снимая со стенки кузова подвешенный к ней тяжелый мопед.
— Покажи мне, где это, — попросила девушка.
— Здесь. — Солиман коснулся карты кончиком пальца. — Это к нам не относится, Камилла. Не будем же мы заниматься всеми убийствами в округе. Отсюда до того места добрых сто двадцать столбов.
— Может, и так. Только оно тоже на пути Массара, и у того мужика перерезано горло.
— Ну и что? Перерезать горло, задушить — самый лучший способ для убийцы, если у него нет пушки. Забудь ты про этого Серно, не распыляйся, нас интересуют только овцы. Он прошел через Тет-дю-Кавалье. Может, тамошние жители видели его машину.
Солиман несколько метров катил мопед, потом завел его.
— Заберете меня на выезде из поселка, — распорядился он. — Мне нужно сделать покупки: вода, масло, жратва. Поедим по дороге. «Предвидение, — произнес он, удаляясь, — способность видеть будущее. Соответствующее действие».
В половине второго Камилла остановила фургон у обочины департаментской трассы номер 900, на въезде в маленький поселок Ле-Плесс, расположенный у самого пастбища Тет-дю-Кавалье. В Ле-Плессе были старая, крытая железом церквушка, кафе и два десятка ветхих домишек из камней и досок, кое-где замененных бетонными блоками. Кафе существовало благодаря щедрости местных обитателей, а местные обитатели существовали благодаря тому, что у них было их чудесное кафе. Камилла надеялась, что они вполне могли заметить машину, если она останавливалась ночью у дороги.
Полуночник с надменным видом толкнул дверь кафе. Они оказались за пределами его территории, когда миновали перевал Ла-Бонет, и теперь можно было не церемониться. Прежде чем вступать в контакт с чужаками, следовало усвоить одно правило: их надо держать на расстоянии и не слишком им доверять. Старик кивком поприветствовал хозяина и внимательно оглядел темноватое помещение, где обедали шесть или семь человек. Он остановился в углу, рядом с пожилым мужчиной, таким же седым, как он сам, в кепке, сутулым, неподвижно уставившимся в стакан.
— Принеси-ка из машины винца, — попросил Полуночник Солимана, выразительно мотнув головой. — Мне этот тип знаком. Это Мишле, пастух из Сеньоля, он частенько гоняет стадо в окрестностях Тет-дю-Кавалье.
Полуночник с достоинством снял шляпу, взял Камиллу за руку — он впервые прикоснулся к ней за время их путешествия — и величественно прошествовал к столу пастуха.
— Пастух, потерявший свою овцу, — назидательно проговорил он, не выпуская руки Камиллы, — уже не тот человек, каким был прежде. И больше никогда им не будет. Он изменился, и с этим ничего не поделать. У него внутри поселяется злоба.
Полуночник уселся за стол сутулого пастуха и протянул ему руку.
— Ну что, пять, да? — сочувственно произнес он.
Мишле поднял на него пустой взгляд: в голубых глазах пастуха Камилла прочла неподдельное отчаяние. Он поднял левую руку, растопырив пятерню, словно чтобы подтвердить сказанное, и только чуть заметно шевельнул губами в ответ. Полуночник положил ему руку на плечо.
— Все — самки?
Пастух закивал, плотно сжал губы.
— Вот горе-то, — покачал головой Полуночник.
Тут вошел Солиман и поставил на стол бутылку вина. Полуночник молча взял стакан Мишле, недолго думая, выплеснул содержимое в открытое окно и откупорил бутылку белого.