– Если мы наладим телефоны. Что мы получим?
– Получите? Вы не получите. Не получите мертвого заложника. У вас еще четыре минуты пятнадцать секунд.
Эверт Гренс слышал этот разговор от первого до последнего слова. Эдвардсон все перевел. Он снял с себя наушники, положил их на стол между Свеном Сундквистом и Херманссон. Затем взял свой стаканчик, допил остывший кофе и произнес:
– Ну. Что скажете?
Он обвел взглядом Свена, Херманссон, Эдвардсона и Бенгта Нордвалля.
– Что скажете? Блефует?
Йон Эдвардсон был одет точно так же, как и его подчиненные, снова занимавшие свои места в коридоре вокруг морга: черные кожаные ботинки, камуфляжные брюки с четырехугольными карманами и две серые куртки – сначала специальная, с множеством карманов для боеприпасов, а сверху – вторая, с нашитыми пластинками из пуленепробиваемого металла. К тому же в комнате было жарко, так что пот с Эдвардсона тек ручьем, лоб блестел, а под мышками расплывались два темных пятна.
– Она дала понять, что готова стрелять в заложников.
– Но может, она блефует?
– А зачем? Ей это ни к чему. Пока она диктует условия.
– Но почему она так легко играет этим преимуществом?
– А она ничем не рискует. Пристрелит одного – так у нее еще трое останутся.
Гренс взглянул на Эдвардсона и покачал головой:
– На хрена она потащила заложников в морг? Ни окон, никаких других путей к отступлению. Какая разница, скольких она пристрелит? Так и так мы ее схватим на выходе. Или это, или пуля снайпера. И она наверняка знала об этом с самого начала. Вот чего я не понимаю.
Херманссон молча сидела на своем месте – посреди комнаты у каталки. Эверт заметил, что за это время она обронила всего несколько слов. То ли вообще была неразговорчива, то ли неловко себя чувствовала в мужской компании.
Но тут она поднялась со стула:
– Есть и другой вариант.
Гренсу нравился ее сконский выговор. Весомый такой, серьезный, он вызывал у него доверие – так бы и слушал.
– Что вы имеете в виду?
Она помедлила, как бы взвешивая свою мысль – все ли она обдумала до конца. Она была уверена в себе, но не вполне: присмотревшись повнимательнее, Эверт заметил какое-то легкое колебание. Как будто опасалась, что они не отнесутся к ее словам с должной серьезностью: все-таки мужчины. В их обществе она немного чувствовала себя маленькой девочкой.
– У нее серьезные травмы. Ей больно. Она долго не протянет. Но я не думаю, что она рассуждает как мы с вами. Она уже переступила грань. И возможно, совершила такое, во что и сама не верила. Не верила, что сможет это сделать. Я думаю, она себя приговорила. Уверена, она и не собирается выходить из морга.
Эверт Гренс замер. А это с ним случалось редко, обычно он беспрестанно двигался, грузно расхаживал по комнате. Даже когда сидел, он все равно был в движении: жестикулировал, машинально притопывал ногой или пожимал плечами. Замирать – это совсем на него не похоже.
Но теперь…
Херманссон только что сказала то, что следовало бы понять ему самому.
Несколько раз глубоко вздохнув, он снова пришел в движение и заходил по комнате.
– Бенгт.
Бенгт Нордвалль стоял, прислонившись к дверному косяку.
– Бенгт, давай позвони-ка ей опять.
– Прямо сейчас?
– Да. Думаю, нам надо спешить.
Бенгт Нордвалль оставил в покое косяк, быстро подошел к столу с телефоном, стоявшему посреди комнаты. Даже не присаживаясь, экономя каждую секунду, он быстро набрал номер. Чувство безысходности охватило его, как тогда в саду, когда он не мог отделаться от кровавых картин, мелькавших перед глазами.
Он знал, кто она.
Он знал это уже тогда, когда стоял у двери квартиры на улице Вёлунда.
Его все сильнее охватывало чувство страха и омерзения.
Бенгт Нордвалль скользнул взглядом по висевшей на стене бумажке с телефоном. Повернулся к Эверту, подождал, пока тот наденет наушники.
Затем набрал номер. Восемь гудков. Никакого ответа.
Он посмотрел на стену – там рядом висела такая же бумажка с номером мобильного телефона.
Снова набрал номер. Восемь-десять-двенадцать гудков. Ничего.
Он покачал головой и положил трубку:
– Бесполезно. Она отключила оба телефона.
Он нашел взглядом Эверта, который побагровел и ускорил шаг, нарезая круги по комнате. Наконец комиссар крикнул:
– Вот ведь чертова шлюха!