16 
– Что это вас не касается.
Он будто читал её мысли. Запиликал телефон. Звук был резким и настойчивым. Ингвар Стюбё снял трубку. Его кадык несколько раз отчётливо содрогнулся, точно он еле сдерживал рвотные спазмы. Он молча слушал. Прошла минута. Потом раздалось то ли чуть слышное «да», то ли он с трудом прокашлялся. Прошла ещё одна минута. Он положил трубку. Долго и безуспешно дрожащими пальцами пытался вытащить из нагрудного кармана футляр с сигарой. И продолжал молчать. Ингер Йоханне была в растерянности: что же ей теперь делать? Внезапно он оставил сигару в покое и затянул галстук.
– Мальчик найден, – сказал он сухо. – Ким Санде Оксой. Мать нашла его в подвале собственного дома. Завёрнутого в мешок для мусора. Убийца оставил записку. Получай по заслугам.
Ингер Йоханне сдёрнула очки. Она не хотела ничего видеть. Она не хотела ничего слышать. Поднявшись со стула, она, как слепая, неуверенно протянула руку в сторону двери.
– Вот так, – тихо сказал Стюбё. – «Получай по заслугам». Вы продолжаете считать, что это не ваше дело?
– Позвольте мне уйти. Я не могу здесь находиться.
Она медленно подошла к двери и на ощупь стала искать ручку, держа очки в левой руке.
– Разумеется, – услышала она будто издалека. – Я попрошу Оскара довезти вас до дома. Спасибо, что пришли.
11
Эмили не могла понять, почему Киму позволили уйти. Это было несправедливо. Ведь она первая сюда попала, значит, и уехать домой она тоже должна была первой. А ещё Киму дали колу, а ей всё время приходилось пить тёплое молоко и воду, которая отдавала металлом. Всё здесь отдавало металлом. Еда. Вода. Воздух. Она пыталась избавиться от этого привкуса во рту: облизывала губы, тёрла языком о нёбо. Привкус как у денег, как у монетки, которая завалялась в кармане. Будто денежка лежала в кармане долго-долго. Столько, сколько она здесь. Слишком долго. Папа уже больше не ищет её. Папа, скорее всего, перестал. Мама была не на небесах, а в урне, в которую сложили пепел – единственное, что от неё осталось. В комнате было слишком светло. Эмили потёрла глаза и попыталась отвернуться от яркого света лампы, висящей под потолком. Правда, она могла спать и при свете. И спала почти всё время. Так было лучше всего. Она видела сны. А ещё она почти перестала есть. Живот втянулся, и в нём больше не было места для томатного супа. Мужчина злился, когда ему приходилось уносить полные тарелки.
Кима отвезли домой.
Это было несправедливо, и Эмили не могла понять, в чём дело.
12
Ингвару Стюбё пришлось сдержаться, чтобы не прикоснуться к обнажённому телу. Рука сама потянулась к ноге мальчика. Он хотел погладить гладкую кожу. Ему нужно было убедиться в том, что мальчик действительно умер. Он лежал на спине с закрытыми глазами, голова чуть склонилась набок, руки вытянуты вдоль тела, одна кисть чуть сжата, другая раскрыта, ладошкой вверх, словно он ждёт чего-то, подарка, чего-то хорошего – казалось, что он жив, просто заснул. Т-образный разрез грудной клетки, доходящий до низа живота, который сделали при вскрытии, был аккуратно зашит. Бледность лица могла объясняться отсутствием солнца: зима уже кончилась, а лето всё не наступало. Рот мальчика был приоткрыт. Стюбё захотелось поцеловать ребёнка. Вдохнуть в него жизнь. Молить о прощении.
– Чёрт подери, – негромко выругался он, закрыв ладонью рот. – Чёрт! Чёрт!
Патологоанатом взглянул на него поверх очков:
– Невозможно к этому привыкнуть…
Ингвар Стюбё промолчал. Костяшки пальцев побелели, он чуть слышно шмыгнул носом.
– Я закончил, – сказал патологоанатом, стягивая с рук пластиковые перчатки. – Красивый ребёнок. Всего пять лет. Вы, конечно, можете чертыхаться. Ему уже ничем не поможешь, да и не навредишь.
Стюбё хотел отвернуться, но ему не хватило сил. Он осторожно протянул руку к лицу ребёнка. Мальчик словно улыбался. Стюбё дотронулся указательным пальцем до его лица, медленно провёл от угла глаза до подбородка. Кожа уже стала на ощупь как воск, такое ощущение, словно под пальцами кусок льда.
– Они слишком поздно нашли его, – процедил патологоанатом. – Возможно, его удалось бы спасти.
Он накрыл труп белой простынёй. Так ребёнок казался ещё меньше. Маленькое тельце под накрахмаленной тканью словно ссохлось. Стол был для него слишком длинным. Он был рассчитан на взрослого. На взрослого человека, который сам за себя отвечает, который умер из-за сердечного приступа. Наверное, ел много жирного и постоянно курил, сознательно выбрав образ жизни, полный вредных для здоровья удовольствий. Такой стол совсем не место для ребёнка.
16 
