20 
– Это важно, если человек действительно невиновен, – перебила её Альвхильд. – Но в случае с Торгерсеном мы в этом не уверены.
– Да, это, безусловно, важно. Но не для моего исследования. Я должна изучить конкретные результаты вмешательства извне.
– Факты… – выдохнула Альвхильд.
Ингер Йоханне не очень поняла, на что она намекает.
– Вам это не кажется разумным? – спросила она задумчиво, заполняя возникшую паузу. – Удивительно, что дело Акселя Сайера перестало вызывать какой бы то ни было интерес сразу после вынесения приговора, хотя многие газеты весьма критически комментировали ход разбирательства. Почему они забыли это дело? Связано ли это с самим осуждённым, с чем-то неприятным в его личности? Может быть, он отказался сотрудничать с журналистами? Может, Аксель Сайер на самом деле… мешок с дерьмом? И могло ли быть иначе, если дело закончилось приговором? Мне бы очень многое дала встреча с этим человеком.
Дверь бесшумно открылась.
– Всё в порядке? – спросила санитарка и продолжила, не дожидаясь ответа: – Вы сидите уже слишком долго, фру Софиенберг. Пора вам лечь в постель. Я вынуждена попросить вашу подругу, чтобы…
– Я справлюсь сама, спасибо.
Альвхильд упрямо сжала губы и вытянула руку, словно преграждая путь одетой в белое женщине.
– А вы не думали сначала написать ему?
Ингер Йоханне встала и положила так и не понадобившийся блокнот в сумочку.
– В некоторых ситуациях я предпочитаю не отправлять писем, – медленно проговорила она, надевая сумочку на плечо.
– Это в каких же?
Санитарка расстелила постель и собиралась отодвинуть от стены уродливую металлическую кровать.
– Когда я боюсь не получить ответа, – сказала Ингер Йоханне. – Отсутствие ответа – это тоже ответ. Это означает «нет». Я не могу позволить себе рисковать. В отношении этого дела уж точно. Я улетаю в понедельник. Я…
Она встретилась взглядом с санитаркой.
– Да-да, – пробормотала она. – Я уже ухожу. Возможно, я позвоню вам, Альвхильд. Из Америки. Если будет что рассказать. Всего вам самого хорошего…
Тут Ингер Йоханне наклонилась и осторожно поцеловала пожилую даму в щеку. Кожа была холодной и сухой. Когда Ингер вышла из дома, она облизала губы языком. Никакого вкуса, только сухость.
14
Эмили получила подарок. Куклу Барби, у которой можно было изменять даже длину волос, вращая маленький ключик на шее. У куклы была красивая одежда: розовое платье с блёстками и комплект ковбойской одежды, который дополнительно был приложен к подарку. Эмили крутила в пальцах ковбойскую шляпу. Барби лежала, вытянув ноги, на постели рядом с ней. Дома у неё не было такой куклы. Мама не одобряла подобные игры. Да и папа тоже. А сейчас она, кроме того, уже выросла из кукол. Во всяком случае, так считает тётя Беате.
Тётя Беате точно сейчас сердится на папу. Она думает, это папина вина в том, что Эмили пропала. Хотя она всего-навсего шла домой из школы, так же как и всегда, и никто прежде не пытался её похищать. Не мог же папа держать её за ручку всю жизнь. Это говорила даже сама тётя Беате.
– Папа…
– Я могу быть твоим папой.
Мужчина выглянул из-за приоткрытой двери. Он, наверное, сумасшедший. Эмили много знала о таких людях. Торилл из четырнадцатого дома была настолько больна, что ей приходилось часто лежать в больнице. Её дети вынуждены были жить у бабушки с дедушкой, потому что их маме время от времени казалось, что она каннибал. Тогда она разводила в саду костёр, чтобы изжарить Гютторма и Густава на вертеле. Однажды Торилл позвонила им прямо посреди ночи, Эмили проснулась и тихонько спустилась следом за папой, чтобы посмотреть, кто это к ним наведался. На пороге стояла мама Гютторма и Густава, обнажённая, видно было, что у неё липкая кожа и красные полосы по всему телу. Она хотела одолжить холодильник. Эмили сразу же уложили в постель, и она не знала, что произошло потом, но после этого случая достаточно долгое время Торилл никто не видел.
– Ты не мой папа, – прошептала Эмили. – Моего папу зовут Тённес. И ты на него совсем не похож.
Мужчина смотрел на девочку. Она чувствовала исходящую от него опасность, хотя лицо у него было приятное. Он точно сумасшедший.
Петтерсен из Грёнблокка тоже был помешанным, но совсем не так, как Торилл. Мама любила повторять, что Торилл и мухи не обидит, а вот с Петтерсеном всё было гораздо хуже. Эмили думала, что Торилл не была такой уж добродушной, когда собиралась изжарить своих детей на костре. Однако Петтерсен всё равно был страшнее. Он сидел в тюрьме за то, что занимался педофилией с маленькими детьми. Эмили уже знала, что такое педофилия. Тётя Беате рассказала ей.
20 
