Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
123 
Первые звуки «Lady be Good» аккордами хриплой гитары ставили точки, обозначающие пунктирный ритм, у нотных знаков, которыми отражались огни города в черной воде между кормой «Карпанты» и пирсом. Мало-помалу архаичную перекличку струн бас-гитары поглощало вступление остальных инструментов, кларнетов Киллиана и МакГи, соло пианиста Арнольда Росса и альт-саксофона Чарли Паркера. Кой слушал очень внимательно и вглядывался в яркие точки на воде, словно звуки из наушников, потоком заливавшие его голову, материализовались в этих бликах на черной маслянистой поверхности. В саксе Паркера, решил он, ощущается запах спиртного, прокуренного бара, где все мужчины без пиджаков, а обе стрелки часов стоят вертикально, ножами воткнувшись в самый живот ночи.
У этой мелодии, как, впрочем, и у всех остальных, был привкус портовых стоянок – одинокие женщины у дальнего конца стойки, темные силуэты, покачивающиеся возле мусорных баков, красные, зеленые, синие неоновые огни, выхватывающие из тьмы красные, зеленые, синие профили мужчин нерешительных, мечтательных, пьяных. Простая жизнь, привет, пока, единственная проблема – выносливость желудка, хотя есть и еще одна: убью, на месте убью! Крутить романы с принцессой Монакской времени не было, ах, сеньорита, как вы хороши собой, позвольте пригласить вас на чашку чая, да-да, я тоже обожаю Пруста. И потому в Роттердаме, в Антверпене, в Гамбурге были порнокиношки, бары топлес, продажные мадонны с вязаньем в руках за стеклянными витринами; и философически спокойные коты наблюдали, как бросало от одного тротуара к другому славный «экипаж Сандерса», который выблевывал выпитый скипидар с черной этикеткой, мечтая о том мгновении, что вернет им тихое урчание машин под стальными листами палубной обшивки, скомканные простыни на койке, серые предрассветные сумерки, проникающие в каюту через занавески иллюминатора. Та-ра-ра-ра-ра. Донг. Та-ра-ра. Саксофон Чарли Паркера по-прежнему утверждал, что согласия не будет, что сама мысль о нем чуть ли не безумна. Вот в портах Азии, Сингапуре и многих-многих других, во время стоянок на внешнем рейде, когда судно твое чуть поворачивается вокруг якорной цепи, выходишь на палубу, опираешься о планшир в ожидании катера с Мамашей Сан и ее девочками, и вот они, эти шумно чирикающие птички, уже поднимаются по трапу, услужливо поддерживаемые третьим помощником; затем Мамаша Сан деловито отмечает мелом на дверях кают: один крестик – одна девочка, два крестика – две девочки.
Атласная кожа, нежное тело, гибкие ноги, покорные губы. Нет пробльема, морьяк, прьивет, пока. Нет, такого еще никто не делал, говорил Торпедист Тукуман, пока сам не сделал такое – с тремя девочками одновременно. Кой никогда не видел, чтобы хоть кто-то из моряков мрачнел, когда впереди по носу, прямо между клюзами, была Азия или Карибы. Зато наоборот: сильные мужчины плакали, когда приходило время возвращаться домой.
Он поднял голову и посмотрел вдаль. С той стороны мола стоял шведский парусник, экипаж ужинал в кокпите под фонарем, вокруг которого кружились ночные бабочки. Иногда, пробиваясь через музыку в наушниках, до него долетала громко сказанная фраза или смех. Они все были светловолосые, огромные, размер XXL, с детишками, которых пристегивали к вантам спасательными поясами на длинном конце, чтобы они целыми днями голышом бегали по палубе без особого присмотра. Светловолосые, как та женщина-лоцман в порту Ставангер, которую он знавал, когда они два месяца болтались там в простое на «Монте Пекеньо». Это была северная красота, какой она представляется по фотографиям и кинофильмам; высокая и большая тридцатичетырехлетняя норвежка имела звание капитана торгового флота, в открытом море она легко и свободно поднялась с катера по веревочному трапу к ним на борт, и у всех мужчин на мостике перехватило дыхание, она командовала маневрами, вводя испанский танкер во фьорд; по радиотелефону, висевшему у нее на шее, на безупречном английском отдавала приказы буксирам, причем дон Агустин де ла Герра уголком глаза смотрел на нее, а на него во все глаза смотрел рулевой. Stop her. Dead slow ahead. Stop her.
A little push now. Stop 6. Потом она выпила с капитаном стакан виски, выкурила сигарету, после чего Кой, тогда еще молодой стажер, проводил ее. Эта сильная женщина в брезентовых штанах и толстом красном анораке улыбнулась ему на прощанье. So long, officer. Три дня спустя, когда экипаж танкера совсем очумел от скандинавских девчонок, Кой встретил ее в «Энсомхет», рядом с красными домами Страндкайена, в роскошном и печальном баре, где было полно мужчин и женщин, чье веселье заключалось в том, что они долгими часами потихоньку напивались и молчали как рыбы, пока кто-нибудь не выхватывал из кармана парабеллум. Кой зашел в бар случайно; с ней был флегматичный норвежец, бородатый, он словно только что сошел с норманнского драккара; она узнала стажера с испанского танкера.
123 
