82 
Ну и, конечно, имеется четвертая категория — загнанные лошади, конченые неудачники, пролеживающие чужие диваны, живущие в своем грузовичке, съезжающие с квартиры до того, как подойдет срок за нее платить, сидящие на шее у женщины — или у матери (притворяясь, будто о ней заботятся), или, чаще, у какой-нибудь разведенки, которой нужно, чтобы рядом был мужик, покрикивал на ее детей, или — самый худший вариант — с одной из тех сумасшедших баб, которым в конце концов достается по полной. Большинство из этих мужиков — пьяницы или драчуны, психи, истязатели женщин, обидчики детей. Долбаные животные.
Но у Вика были и мечты, и самодисциплина. Он составлял планы и придерживался их. Прикидывал, с какой стороны кого ухватить, как вот сейчас с Ушастым. Ему всегда важно было выбирать правильную линию поведения и никому не доверять, особенно тем, кто притворялся его другом. Ричи считался другом, но он все завалил, сделал что-то не то, привлек внимание. Сейчас Вик смотрел на дело так: похоже, Ушастый и тот, на кого он работает, оказали услугу какой-то крупной шишке, но не исключали возможность эту шишку шантажировать. Вик бы тоже так поступил. Какое-то важное лицо в какой-то компании приказало, чтобы двух мексиканок проучили, и Ушастому, конечно, не хотелось делиться золотой жилой. Думает, купил Вика с потрохами за какие-то вшивые двадцать или двадцать пять кусков. А потом пойдет к тому важному типу и станет вымогать у него пару сотен штук. Но где-то они облажались, а может, Ричи кому разболтал, и теперь возникла проблема — тот мужик, который задавал вопросы у него на ассенизационной станции. Но этот ублюдок — камикадзе, и уж в следующий раз, когда он заявится, Вик будет готов к встрече. Уж он не допустит, чтобы его, Вика, извините, подставили. И вообще он, Вик, оказал Ричи услугу. Парень даже ничего не почувствовал. Вот если бы за него взялся Ушастый, Ричи бы помучился. Но сейчас Вик должен защитить себя, опередить противников в этой игре хотя бы на несколько ходов.
— Вайолет сказала — поднимайтесь.
Дверь зажужжала, и он вошел. Миновал окошко комнатки, где выдавали деньги; внутри машинка пересчитывала банкноты, сливавшиеся в сплошную муть, а на электронном табло мелькали цифры. Много денег в таких заведениях, в таких местах, много денег в Бруклине, старина. Вот чего не могут взять в толк манхэттенские ублюдки с крохотными яйцами. У нас есть власть в этой части города. Да и сам город, кирпичик за кирпичиком, построили макаронники, черт бы вас побрал. Ну и ирландцы, конечно. Сейчас, понятно, большинство итальянцев разжирели и обленились, и теперь вкалывают новые ребята, которые тоже откуда-то понаехали. Неудивительно, что они захватывают все приличные места. Он взбирался по лестнице, слыша, как громко отдаются его тяжелые шаги: звук, который был ему хорошо знаком.
Квартира наверху принадлежала Вайолет Абруцци, женщине, которую он знал всю жизнь. Они выросли на Девятой улице Бэй в двух кварталах друг от друга, и в третьем классе он поцеловал ее в губы. Кажется, его отец спал с ее матерью, но никто не знал этого наверняка. Так что он думал о ней как о кузине или еще о ком-то в этом роде. Он играл в одной бейсбольной команде католической школы с Энтони, старшим братом Вайолет, долговязым парнем, отлично умевшим делать финты. Тогда они славно проводили время. На следующее лето их двоих избили четверо новичков-русских, и с тех пор Энтони жил в пансионате и носил специальный ошейник, чтобы голова у него не слишком откидывалась назад. Один из русских тогда сломал Виктору обе руки и ударил его столько раз, что все уже считали Виктора покойником. Местные детективы расспрашивали Виктора, что случилось, он ответил, что не помнит. Конечно, полицейские ему не поверили. Они знали, как это бывает. Прошло несколько месяцев, люди стали забывать о том, что произошло. Но не Виктор. Он строил планы, никому ничего не говоря. То, что осталось от первого русского, потом нашли на Кони-Айленде. Тот, кто это сделал (полный псих, не иначе), выковырял ему ножом для разделки рыбы глаза и вложил ему в руку. А яйца вставил в пустые глазницы. Смысл послания: присматривай за своими яйцами, паскуда. Второй русский на следующий же день смотал удочки. Детективы явились снова, обыскали каждую комнату в доме у Вика, прочесали каждый квадратный фут двора. Пролистали деловые записи, осмотрели продукты, инструменты — ничего. Но местные считали, что это его рук дело. У Вика хватило бы ума никому не рассказывать. Вайолет после этого очень с ним сдружилась. Несколько раз они с опаской занимались сексом в церкви, на скамьях, устланных подушечками. Да и во всяких других местах. Она забеременела, но он все равно не стал бы на ней жениться. Она сделала аборт: большое облегчение. Потом она несколько раз выходила замуж, с каждым разом набирая по десятку килограммов. Детей не было, что, пожалуй, и к лучшему, если учесть, какая она сейчас. Контору, занимавшуюся обналичкой, ей оставил покойный и, видимо, последний муж, который был на двадцать лет ее старше; заведение это — настоящая денежная машина, как ни посмотри. Они брали четыре процента с каждой операции. Виктор знал, что инкассаторы привозили сюда по триста пятьдесят тысяч долларов утром в понедельник и по семьсот тысяч вечером в четверг, но об ограблении нечего и мечтать. Он, конечно, изучил, как обстоит дело. Инкассаторы вооружены до зубов, да и у самой Вайолет есть лицензия на ношение оружия, как и у всех ее сотрудников. И потом, это же Вайолет. Несколько лет назад двое юнцов из Восточного Нью-Йорка облюбовали это место, ворвались внутрь с криком «Ограбление!» и были застрелены, как только проникли за дверь конторы. Это вам не банк, где вам вежливо вручают мешок с купюрами и таймером, который опрыскивает купюры краской. Полиция даже не стала трудиться подбирать стреляные гильзы.
82 
