52 
Размышляя на трезвую голову после подобных оргий, он всякий раз признавался себе, что они являются для него чем-то вроде опия. Он понимал, что это не лучший способ хоронить неприятные воспоминания, но в то же время считал, что это лучше, чем ничего. Оставалось только сожалеть, что человек не может достигнуть мудрости, зрелости и умеренности, не пройдя через боль и страдания. Никто еще не придумал такого средства, которое быстро и без последствий избавляло бы от тоски и ощущения безысходности.
Он повернул голову к двери, заслышав тихие шаги дворецкого. Своим обостренным слухом он был способен улавливать даже свистящее дыхание экономки, миссис Джервил, когда она находилась на расстоянии десяти футов от двери его комнаты. Он уже давно привык ко всем звукам в доме, где родился и вырос. Они были неотъемлемой частью его жизни. Но ни эти звуки, ни сознание присутствия в доме давно знакомых людей не скрашивали его одиночества. В такие дни и минуты, как сейчас, он переживал его особенно тяжело.
Никто из близких и друзей не понимал, что для него значило его непродолжительное супружество, а он не испытывал большого желания рассказывать о нем. Должно быть, большинство людей, давно знавших его, смотрели на его внезапный отъезд в Италию после смерти жены как на способ избавиться от огромного горя. И это его вполне устраивало.
Осторожные кошачьи шаги дворецкого затихли перед самой дверью, и через секунду послышался приглушенный стук в дверь. Маркиз посмотрел на часы: «Черт побери — Спайверсон пришел раньше времени».
— Войдите, Рэббел.
Маркиз поставил пустую чашку на стол.
— Ваша светлость… — начал дворецкий, топчась на месте и оглядываясь назад. Из-за своего крючковатого носа и торчащих рыжих волос он был похож на хохлатого корнуоллского петушка.
— Знаю, Рэббел, — со вздохом прервал его маркиз. — Будьте любезны, скажите Спайверсону, что я скоро буду. Пусть подождет меня в конторе. И вот еще что, помогите ему просушить одежду. Не дай Бог, простудится и сляжет с воспалением легких.
— Это не Спайверсон, ваша светлость, — сказал Рэббел, скрывая ухмылку. — Это граф Марч. Он уже идет сюда.
— Глазам своим не верю! Сен-Клер! — воскликнул маркиз, поднимаясь с кресла и направляясь навстречу другу. — Боже, какая сила подняла вас с постели в такую рань и в такое утро?
— Резонный вопрос, Джейсон, — заметил граф, энергично встряхнув ему руку. — Действительно, я опасался застать вас в постели, как и подобает нормальному человеку в этот час. Тем более в столь скверную погоду.
— Да, погода хуже некуда. Дернуло же управляющего отправиться ко мне, невзирая на ветер и слякоть. Поэтому и я на ногах. Присаживайтесь, Жюльен. Надеюсь, вы выпьете со мной чашечку кофе?
— С превеликим удовольствием. Хотите угостить меня вашим испанским чудом? Так оно и есть, — изрек граф, взяв чашку и сделав большой глоток кофе. — Полагаю, что вы не откажетесь поделиться со мной рецептом. Может быть, сделаете мне такой подарок к Рождеству?
— Боюсь, тогда у вас не будет предлога зайти ко мне.
Граф улыбнулся и поудобнее устроился в кресле.
— Как вам показалась Италия, Джейсон?
Маркизу хотелось сказать ему, что для него Италия была обычной страной, точнее, местом, где он собирался уединиться, и что с равным успехом он мог бы совершить путешествие в другие страны, безразлично какие, например в Россию. Но он не стал этого говорить.
— Если честно, то не в моем вкусе. Слишком жарко. Конечно, никто не станет отрицать, что красота Флоренции не может не вызывать восхищения. И все-таки я не в восторге. Я никак не мог отделаться от ощущения… как бы это сказать… Словом, мне постоянно казалось, что я ступаю по земле, сплошь усыпанной какими-то перезрелыми фруктами.
— Персиками, например, — сказал граф. — У меня при упоминании об Италии почему-то всегда возникает образ персика.
Граф Марч был осведомлен, что продолжительная поездка Джейсона была связана со смертью жены. В тот период, когда случились те трагические роды, граф вместе с Кейт находился в Париже. По непонятным причинам за те считанные месяцы своей супружеской жизни, вплоть до трагической кончины Элизабет, Джейсон никогда не приглашал их к себе. Из деликатности граф не решался докучать другу вопросами, хотя ему не терпелось их задать. В то же время он устал жить в постоянной тревоге за него.
— Ваша сдержанность начинает меня беспокоить. Послушайте, Жюльен, чего вы стесняетесь? Я не вызову вас на дуэль, если вы открыто спросите меня, что вас интересует. Ведь я же вижу, что вам смерть как хочется это сделать.
52 
